Послание Геркулеса

–  Мне больше нечего сказать, - утверждал он.
– Вы теперь знаете столько же, сколько и я. И вообще я не исследователь. Я только выписываю зарплату.

–  А что вы скажете об обвинении, - целеустремленно спросил Мак-Катчен, - выдвинутом сегодня Пападопулосом? Он утверждает, что правительство хранило эти сведения в секрете в расчете получить военное преимущество.

Этого Гарри еще не слышал.

–  А кто такой Пападопулос?

Мак-Катчен перешел на снисходительный тон:

–  Несколько лет назад он выиграл Пулитцеровскую премию за книгу о Бертране Расселе. Еще он декан факультета философии в Кембридже и кое-что очень неприятное сегодня говорил о вас.

–  Обо мне?

–  Ну, не конкретно о вас. Но вообще о том, как Годдард прогнулся под политиков. Вы не хотите прокомментировать?

Гарри стало очень неуютно под камерами и прожекторами. На той стороне улицы послышался звук открываемой двери, а у начала подъездной дорожки вроде бы стали скапливаться люди.

–  Нет, - сказал он.
– У Пападопулоса есть право на собственное мнение, каково бы оно ни было. Но говорить о каких-то военных соображениях просто бессмысленно.

И Гарри, пробормотав извинения, протолкался к себе в дом и закрыл за собой дверь. Телефон зазвонил опять.

На этот раз это оказался Фил Кавано, астроном, иногда работавший по контракту с Годдардом, и он был вне себя.

–  Я могу понять, Гарри, что вы не хотели давать никаких интерпретаций, - сказал он срывающимся голосом, - но скрывать сам факт передачи - это бессовестно. Я знаю, что это решали не вы, но мне очень жаль, что у кого-нибудь из вас - вас лично, Гамбини, кого угодно - не хватило духу сказать Харли, в чем состоят обязанности НАСА!

Несколько позже позвонил Гамбини.

–  Я в мотеле, - сказал он.
– И судя по тому, как до тебя не дозвониться, у тебя те же проблемы, что и у меня. У меня такое чувство, что я прошелся по мозолям всей научной общественности. Даже философы и теологи жаждут моей крови.
– Его ворчание перешло в смешок.
– Я их всех отсылаю к Розенблюму. Так вот, Гарри, я хочу, чтобы ты знал, где я, на случай, если всплывет что-нибудь важное…

Без четверти девять позвонила Джулия.

–  Гарри, я смотрела новости.
– Она говорила осторожным голосом, и он понял, как ей трудно было позвонить.
– Я за тебя рада. Поздравляю.

–  Спасибо.
– Гарри постарался, чтобы голос не звучал враждебно.

–  Тебе теперь отдадут должность Квинта.

–  Может быть.

Дом был погружен в темноту, но на дорожке появились огни фар.

–  Томми хочет с тобой поговорить, - сказала она.

–  Давай ему трубку. Кто-то постучал в дверь.

–  Пап?
– Голос ребенка дрожал от радостного волнения.
– Я тебя по телевизору видел!

Гарри засмеялся, мальчик тоже, и Гарри услышал, как сын напряжен. Они поговорили об алтейцах и о баскетбольной команде Томми, а стук становился громче.

–  А у нас завтра игра, - сообщил Томми.

Когда Джулия снова взяла трубку, ее голос звучал спокойнее.

–  Наверное, у тебя на работе сейчас очень интересно.

–  Да.
– Гарри не смог скрыть напряженность в тоне, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы голос звучал естественно.
– Я ничего подобного не видел.

–  Ну, в общем, - сказала она после некоторой заминки, - я позвонила просто так.

–  Ага.

Стук становился настойчивым.

–  Кажется, у тебя там посетители.

–  Весь вечер достают. Телевизионщики и газетчики. Почти все время перед домом толпится народ. Эда тоже достали, он спрятался в каком-то мотеле.

–  И тебе тоже стоило бы, Гарри.

Он помолчал, успокаивая дыхание, но почувствовал, что сердце забилось быстрее.

–  Не люблю я мотелей, - выдавил он.
– Послушай, мне надо выйти. Что-то сделать насчет тех людей, что собрались снаружи.

–  Нет, Гарри, серьезно, почему бы тебе не запереть двери и не смотаться?

Ему послышалась приглашающая интонация, но сейчас он не доверял своей беспристрастности там, где дело касалось Джулии.

–  Джулия, - ответил он, - я думаю, что это надо отпраздновать. А мне надо с кем-нибудь поговорить. Не хочешь со мной выпить? Строго… по-дружески.

Никак не находилось нужное слово.

–  Гарри, я бы с удовольствием, нет, в самом деле… - В ее голосе звучало сомнение, и Гарри понял: она хочет, чтобы он повторил приглашение. Но видит Бог, он меньше всего хотел выставлять себя просителем.

–  Я не подбиваю клинья, - сказал он наконец. Дыхание у него перехватывало.
– Жуть сколько всякого происходит…

Она рассмеялась - глубокий, красивый звук, который он так хорошо помнил с лучших дней.

–  О'кей, - сказала она.
– Одноразовое мероприятие. Куда поедем?

А действительно, куда? Она, наверное, говорила о ресторане, но Гарри надеялся на большее. И все же отель не подойдет - слишком очевидно. Нужна романтика, а не соблазнение.

–  Предоставь это мне, - сказал он уверенно.
– Я за тобой через час заеду.

С Уиллером связаться было непросто - очевидно, священник тоже был захлестнут волной телефонных звонков. В конце концов пришлось позвонить общему приятелю и попросить его зайти к Уиллеру. Когда норбертинец перезвонил, Гарри объяснил, чего он хочет.

–  Постарайся не занимать телефон, - сказал Уиллер.
– Я тебе перезвоню, как только организую - это займет пару минут. Я дам тебе один звонок и тут же позвоню опять.

Гарри за это время решил принять душ и переодеться. Телефон несколько раз звонил, но Гарри не снимал трубку, пока не дождался условленного сигнала Уиллера.

–   Все о'кей, - сообщил священник.
– За гостевым домом две водосточные трубы, ключи будут оставлены за той, что с юга. Полотенца и все прочее берите свои. Завтрак будет в холодильнике.

–  Пит, я у тебя в долгу.

–  Это точно. Удачи.

Гарри нарочно опоздал на несколько минут. Ему открыла Эллен, спросила, как он поживает, и сообщила, что она рада его видеть. Ее голос и настроение говорили, что она тоже многого ждет от этого вечера.

Джулия вышла в холл в белом и зеленом. Каблуки поднимали ее до шести футов трех дюймов. Часто она шутила, что вышла за Гарри, потому что ни с кем другим не может одеться как следует.