Послание Геркулеса

Чтобы они сперва не увидели это по Си-эн-эн.

Сенатор Рэндолл знал, зачем они явились, еще до того, как они начали говорить. Он знал это еще тогда, когда они ему позвонили накануне и сообщили, что прилетают. Тереза Берджесс притащила ту же тяжелую черную сумку, которую таскала во время полудюжины кампаний в Небраске. Сумка, подобно своей владелице, была мрачной и жесткой, сделанной из твердой кожи, и зацеплялась выступами за все, за что могла.

У Терезы, как у всех людей, обуреваемых жаждой соревнования, профессионализм и беспощадность стерли все человеческие черты характера. Она представляла интересы банков из Канзас-Сити и Вичиты, где уже двадцать лет поддерживала Рэндолла так же верно, как ее отец поддерживал первого сенатора Рэндолла.

Ее спутником был Роджер Уитлок, официальный руководитель партии в штате. Уитлок был продавцом автомобилей в «Ролли Крайслер-Плимут» («Покупайте у ваших друзей») в те времена, когда Рэндолл сражался за место в школьном совете Канзас-Сити. Потом он торговал дилерскими лицензиями и наконец - политическим влиянием.

Рэндолл открыл бутылку «Джека Дэниёлса», и они, смеясь, стали вспоминать старые времена. Но гости были напряжены и веселились не вполне искренне.

–  Кажется, вы думаете, что мы не победим в ноябре, - сказал он наконец, глядя на них по очереди. Уитлок поднял руку, будто хотел сказать, что подобное им и в голову не приходило, но жест вышел неубедительный.

–  Да, Рэнди, времена нельзя назвать удачными, - признал он.
– Это не твоя вина, видит Бог, но ты же знаешь, как народ реагирует. Эти чертовы синдикаты контролируют рынки, процентные ставки высоки, и твои избиратели не слишком благоденствуют. Значит, кто-то должен быть виноват. А потому они будут все валить на президента - и на тебя.

–  Я сделал все, что мог, - возразил Рэндолл.
– Некоторые голосования, которые огорчают народ - второй сельскохозяйственный билль, мельничные законы, все прочее, - это все компрометирует мою позицию. Если бы я не соглашался, то Линкольн не получил бы школьных ассигнований, а оборонные заказы, которые достались Рэндому и Мак-Китриджу в Норз-Платт - в твои края, Тереза, - ушли бы к этим сволочам из Массачусетса.

–  Рэнди, - сказала Берджесс, - нам ты этого можешь не рассказывать. Уж кто-кто, а мы знаем. Но дело не в этом.

–  А в чем?
– сердито спросил Рэндолл.

Эти люди задолжали ему по горло. Хлебная биржа Берджесс так и осталась бы мелочной лавочкой в Брокен-Боу, если бы не он. А Уитлок свою первую приличную партийную должность получил только из-за влияния сенатора. Осталась ли вообще на свете верность?

–  Дело в том, - сказала Берджесс, - что здесь на кону стоит куча денег. Люди, которые тебя поддерживали, рискуют потерять все, если поддержат тебя снова, а ты проиграешь.

–  Да выиграю я, Тереза, черт побери! Ты это знаешь.

–  Нет, не знаю. Похоже, что партию приложат мордой об стол. Харли проиграет выборы, кого бы ни выставили демократы, и потянет за собой тех, кто с ним связан. Лично к нему люди относятся с симпатией, но за его политику больше голосовать не собираются. А никто не связан с ним теснее, чем ты. Рэнди, если посмотреть правде в глаза, ты даже выдвижения можешь не добиться. Перлмуттер набирает популярность. Религиозные правые у него в кармане, и в Омахе и Линкольне у него сильные позиции.

–  Перлмуттер - сопляк. Что он может сделать для штата?

–  Рэнди, послушай.
– Уитлок заговорил ласково, убедительно. С последней встречи с Рэндоллом он отрастил усы, и трудно было понять зачем. У него и так был достаточно заговорщицкий вид.
– Сейчас не то что прежде. Во всем штате не найдется фермера, который за тебя проголосует. Господи, да половина этих людей уже называет себя демократами! Ты слыхал когда-нибудь про фермера-демократа?

–  Фермеры всегда брюзжат, - ответил Рэндолл.
– И перестают только в будке для голосования, когда надо выбирать между одним из своих и кем-то из проклятых либералов, которые хотят отобрать у них денежки.

Берджесс задрала подбородок.

–  Рэнди, у фермеров нет денег. Больше нет. И чтобы ты не заблуждался - не только у них. Ты пойми, я не говорю, что наш народ отойдет от партии, нет, черт бы побрал! Я говорю другое: они ради партии будут требовать свежего кандидата. А Перлмуттер им нравится.

–  Вы двое, - сказал Рэндолл тоном обвинения, - могли бы это переменить.

–  Мы могли бы удержать за собой основные деньги, - признал Уитлок, - Наверное, могли бы даже отсечь Перлмуттера. Но он увел бы с собой своих избирателей, и тогда у нас был бы раскол, в то время как каждый человек на счету.
– Он набрал воздуху, решившись перейти к главному.
– Рэнди, если ты сейчас отступишь, губернатор найдет тебе достойное место. Поговаривают о Торговой палате. И заодно ты избавишься от ноябрьской нервотрепки.

–  Уит!
– Рэндолл попытался поймать взглядом его глаза, и это, как всегда, не вышло.
– Харли не проиграет.

Берджесс, услышав что-то в голосе Рэндолла, подалась вперед.

–  А почему?

–  Оборонные вопросы.
– Он помедлил.
– Я не имею права этого обсуждать.

Банкирша пожала плечами:

–  А я не имею полномочий давать обязательств от чьего-либо имени в обмен на пустые слухи, Рэнди.

Никто не шевельнулся.

–  В вооруженных силах грядут коренные перемены, - сказал Рэнди.
– Расходы резко снизятся, а эффективность - повысится. Так что, ребята, наши Соединенные Штаты старой доброй Америки покажут всему миру, что на самом деле значит термин «сверхдержава».

В день гибели Корда Маевского и его неизвестной гостьи Сайрус Хаклют находился дома в Кэтонсвиле. В отличие от большинства коллег он не подчинил всю свою личную жизнь проекту. Он не работал сверхурочно, чего, кажется, ожидал от всех Гамбини. Он не собирался пахать семь дней в неделю и возвращаться под утро в кирпичную коробку виллы, предоставленной Кармайклом в Венчур-парке. Вчерашний вечер Хаклют провел с друзьями, и некоторые из них могли заметить необычное оживление мрачноватого микробиолога. Сай в отличном настроении. Никто из присутствующих, даже Оскар Казмайер, знавший его с Вестминстера, не мог вспомнить, чтобы Хаклют был душой общества.

Такого не бывало на самом деле с того случая, когда Хью-тон Миффлин купил у него сборник научных размышлений под названием «Место, где нет дорог». Даже Нобелевская премия за работы по нуклеиновым кислотам такого оживления у него не вызвала.

Наутро он встал позже обычного и был немного рассеян, когда приехал в лабораторию, где все, конечно же, говорили о гибели Корда Маевского. На доске объявлений висела записка с указанием имени и адреса отца и сестры Маевского.

В несколько минут десятого Гамбини собрал сотрудников в комнате для совещаний.

–  Он строил машину, описание которой нашел в тексте, - сказал Гамбини.
– Мы не знаем, что это должно было быть. Пит считает, что оно как-то управляло газовой статистикой внутри магнитной бутылки. Но оно, очевидно, вышло у Корда из-под контроля. Частично виноват в этом я. Он мне показывал схему и говорил, что хочет ее собрать. Мне идея не понравилась, и я должен был его отговорить. Я этого не сделал. Такой ошибки мы впредь не повторим.

В комнате собралось человек двадцать.

–  Я хочу воспользоваться возможностью, - продолжал Гамбини, - предупредить вас всех. Больше никаких экспериментов на стороне. Все устройства, найденные в тексте, любые технологии и процедуры должны быть подробно представлены в письменном виде мне лично до производства каких бы то ни было экспериментов. Надеюсь, это всем ясно. Любое нарушение будет считаться поводом к увольнению.