После любви

Похоже, не-Шона чрезвычайно волнует эта тема. Настолько, что и без того ярко-голубые глаза становятся нестерпимо-голубыми, а морщины – все до единой! – разглаживаются, на секунду явив миру не позднего, а раннего Бонда.

– Время таких убийств ушло безвозвратно, мир стал циничным. Теперь убивают совсем по другим причинам.

Располосованное горло Фрэнки – совсем другая причина. По моей спине пробегает холодок, и зачем я только завела дурацкий разговор об убийствах? Я могла поговорить с барменом о кино, которое снималось в окрестностях «Саппое Rose», или о шпионах, работающих под прикрытием: с кем же еще говорить о них, как не с точной копией агента 007?..

– Из тех, романтических убийств я не застал ни одного, – в голосе бармена сквозят нотки сожаления. – Последнее было совершено за неделю до того, как я впервые встал за стойку. Но и потом здесь случалось много интересного. И случается до сих пор. И может еще случиться.

– С кем?

– Да с кем угодно. С любым, кто заглядывает сюда чаще, чем один раз.

– Я поняла – это реклама вашего бара, – я понимающе подмигиваю не-Шону.

– Не совсем так, – не-Шон понимающе подмигивает мне и снова опрокидывает горлышко бутылки с джином в мой неосмотрительно поставленный на стойку стакан. – Повторить?

– Выбора нет. – Выпитое раньше незаметно настроило меня на философский лад. – Это тоже за счет заведения?

– Это – нет.

Нет так нет, нет – и черт с ним. Тем более что в этот раз я пью не в одиночестве. Ко мне присоединяется сам бармен, плеснувший в стопку спиртное совсем из другой бутылки.

– То, о чем я говорил, – не реклама. Случится может разное – и не всегда хорошее. Но пусть хоть что-то случается. Это означает, что мы еще живы.

– Да. Как ни странно – мы еще живы.

Только теперь я начинаю понимать все коварство джина и моего собеседника заодно: стойка, батареи бутылок и шеренги стаканов плывут у меня перед глазами, а стеклянная чаша со спичками раскачивается подобно фонарю на ветру. Стекло аквариума то приближается, то удаляется, рыбы за ним приобрели совершенно фантастические очертания, и я готова поклясться, что даже Ясин – повелитель моря Ясин! – никогда не видел таких причудливых созданий. А люди… Люди за столиками тоже преобразились, они стали бестелесны, бесплотны, я имею дело с небрежно расписанным театральным задником, с эскизом еще не написанной картины.

Я совершила непростительную глупость – еще одну в ряду других глупостей, не стоило лакать горячительное на голодный желудок, ведь я не ела со вчерашнего вечера. Да и скромный бутерброд в марракешском аэропорту трудно назвать едой.

Возьми себя в руки, Саш'a! Соберись.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Вдох-выдох -

прощай, Джонни До!видишь, я уже могу дышать -без тебя…не волнуйся, смотри на вещи проще, Джонни До!видишь, я уже могу дышать -без тебя…

– Кажется, эту песню крутят в третий раз. – Только бы не-Шон не заметил, в каком плачевном состоянии я нахожусь!

– Все может быть, – соглашается бармен. – Вы опять погрустнели.

Я не просто погрустнела, я готова хлопнуться в обморок, проклятый джин! Вдох-выдох, вдох-выдох, должен же быть этому конец!

– Странно, что никто к нам не подходит. Вернее – к вам.

– Ничего странного. Все видят, что я разговариваю с девушкой. С симпатичной девушкой. А мешать разговору с девушкой – последнее дело. Разве нет?

– Да.

Уфф!.. Кажется, отпустило. Бутылки и стаканы перестали наползать друг на друга, вода в аквариуме успокоилась, а люди снова обрели плоть и кровь. И до меня по-прежнему доносится веселый непрекращающийся гул «Cannoe Rose».

– …И вы всегда располагались под открытым небом? – как ни в чем не бывало, как будто и не было минутной (трехминутной) слабости, спрашиваю я у бармена.

– Старались. Люди должны постоянно видеть солнце и звезды. Это благотворно на них влияет.

– А что вы делаете, когда идет дождь?

– Приходите к нам, когда идет дождь, – тогда и увидите.

– Меня наверняка будет ждать феерическое зрелище.

– Это точно. Договоритесь с дождем и приходите.

Мне становится совсем хорошо. Так хорошо, что я откидываюсь на спинку стула и снова закуриваю. Не-Шон – отличный малый, алжирец Али – один из самых симпатичных арабов, которых я когда-либо видела (а я перевидала их немало), Жан-Клод, Жан-Анри и просто Жан кротки, как овечки, дождя не предвидится, но есть потрясающий коралловый риф за стеклом.

Это что-то!..

– Наверное, трудно ухаживать за ними…

– За кем?

– За рыбами.

– Совсем не трудно. С русалками было сложнее.

– С какими русалками? – Не-Шон просто издевается надо мной. Разыгрывает одинокую подвыпившую девушку.

– С обыкновенными. С теми, которые вечно втягивали моряков в любовные истории. И все они заканчивались одинаково глупо и одинаково плачевно. Я бы никогда не связался с русалкой. Здесь плавали одна или две, и совсем не красавицы, я видел и получше и посисястее, уж извините за жаргон…

– Ничего.

– И то успели напакостить. Правда, времена русалок ушли в прошлое – вместе с теми убийствами…

– Романтическими.

– Да. Но я до сих пор нет-нет и вспомню о них.

Не-Шон смеется, его белые зубы ослепляют меня, его нательный крест из плодов какого-то растения ослепляет меня, дополнительные источники света: серебряный браслет и серебряная серьга.

– Вы ведь шутите, да? Никаких русалок не было.

– Конечно, шучу. Русалок, как это ни прискорбно, не существует. А вот дельфины у нас и правда жили. Два дельфина-афалины, самец и самка. Совсем недолго, но было на что посмотреть, уж поверьте. Некоторые – так просто приходили и сидели целый вечер, вперившись в стекло. Был один парень, Франсуа… Вот кто не пропускал ни одного дня! Он был забавный, Франсуа. Рассказывал мне, что не прочь сам подработать в каком-нибудь дельфинарии. Он вроде и устроился туда, но не продержался и дня. Все из-за запаха.

– Из-за запаха? – я едва слышу свой голос, так он тих.

– Запах сырой рыбы, ею кормят дельфинов. А парень его на дух не выносил. Вот такое трагическое стечение обстоятельств. Мне, например, все равно, сырая рыба или апельсин, я запах имею в виду. А вам?

– Мне тоже.

Таких совпадений не бывает. Не существует в природе. Это тот самый Франсуа. Франсуа Пеллетье. Фрэнки. Один единственный из всех возможных. Трудно представить, что в марокканской Эс-Суэйре зарезали сразу двух Франсуа. А если бы зарезали – я бы обязательно узнала о втором.