После нас - хоть потом

Темнота сомкнулась, и из нее снова проступили огни нашего города - облачко золотистой пыли, встающее над черным краем старого щебкарьера…

ВТОРЖЕНИЕ

1

Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь.

Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам.

–  "Управление", ответьте "Старту"!

–  "Управление" слушает, - раздался из динамика раздраженный голос Мамолина.

–  Сеня, ну что там?
– взмолился Акимушкин.
– Сколько еще ждать?

–  "Старт", отключитесь!
– закричал Мамолин.
– Вы мешаете! Пока еще ничего не ясно! Как только разберемся - сообщим.

Динамик замолчал.

Акимушкин тычком вставил микрофон в зажим и посмотрел на свои руки. Дрожали пальчики, заметно дрожали. Словно не они каких-нибудь пятнадцать минут назад быстро и точно нажимали кнопки, вздымая на дыбы пусковые установки. Пятнадцать минут назад в грохоте пороховых ускорителей, проникшем даже сюда, внутрь холма, закончился первый бой лейтенанта Акимушкина.

А теперь вот у него дрожали руки. Эти пятнадцать минут бездействия и ожидания, последовавшие за победным воплем Мамолина: "Уничтожена вторая!" - оказались хуже всякого боя.

Тут Акимушкин вспомнил, что в кабине он не один, и, поспешно сжав пальцы в кулак, покосился на Царапина. Старший сержант, сгорбясь, - голова ниже загривка, - сидел перед своим пультом и что-то отрешенно бормотал себе под нос. Вид у него при этом, следует признать, был самый придурковатый.

Умный, толстый, картавый Боря Царапин. Глядя на него, лейтенант занервничал еще сильнее. Такое бормотание Царапина всегда кончалось одинаково и неприятно. Оно означало, что в суматохе упущено что-то очень важное, о чем сейчас старший сержант вспомнит и доложит.

В динамике негромко зашумело, и рука сама потянулась к микрофону.

–  "Кабина", ответьте "Пушкам"!
– рявкнул над ухом голос лейтенанта Жоголева.

–  Слушаю.
– Акимушкин перекинул тумблер.

–  Так сколько всего было целей?
– заорал Жоголев.
– Две или три?

–  Ну откуда же я знаю, Валера! Мамолин молчит… Похоже, сам ничего понять не может.

–  До трех считать разучился?

–  А это ты у него сам спроси. Могу соединить.

Разговаривать с Мамолиным свирепый стартовик не пожелал.

–  Черт-те что!
– в сердцах охарактеризовал Акимушкин обстановку, отправляя микрофон на место.

–  Хорошо… - неожиданно и как бы про себя произнес Царапин.

–  А чего хорошего?
– повернулся к нему лейтенант.

–  Хорошо, что не война, - спокойно пояснил тот.

В накаленном работающей электроникой фургончике Акимушкина пробрал озноб. Чтоб этого Царапина!.. Лейтенант быстро взглянул на часы. А ведь сержант прав: все вероятные сроки уже прошли. Значит, просто пограничный инцидент. Иначе бы здесь сейчас так тихо не было, их бы уже сейчас утюжили с воздуха… Но каков Царапин! Выходит, все это время он ждал, когда на его толстый загривок рухнет "минитмен".

–  Типун тебе на язык!
– пробормотал Акимушкин.

Действительно, тут уже что угодно предположишь, если на тебя со стороны границы нагло, в строю идут три машины. Или все-таки две?

–  Не нравится мне, что прикрытия до сих пор нет, - сказал Царапин.

–  Мне тоже, - сквозь зубы ответил Акимушкин.

"Вот это и называется - реальная боевая обстановка, - мрачно подумал он.

– Цели испаряются, прикрытие пропадает без вести, связи ни с кем нет - поступай как знаешь!.."

Он взглянул на Царапина и ощутил что-то вроде испуга. Старший сержант опять горбился и бормотал.

–  Ну что еще у тебя?

–  Товарищ лейтенант, - очнувшись, сказал Царапин.
– Полигон помните?

–  Допустим.
– Акимушкин насторожился.

–  А ведь там легче было…

–  Что ты хочешь сказать?

–  Помех не поставили, - со странной интонацией произнес Царапин.
– Противоракетного маневра не применили. Скорость держали постоянную…

–  Отставить!
– в сильном волнении крикнул Акимушкин.
– Отставить, Царапин!
– и дальше, понизив голос чуть ли не до шепота: - Ты что, смеешься? Лайнер - это всегда одиночная крупная цель! А тут - три машины строем! Да еще на такой высоте!.. Попробуй-ка лучше еще раз связаться со штабом.

Царапин, не вставая, дотянулся до телефона, потарахтел диском. Но тут в кабину проник снаружи металлический звук - это отворилась бронированная дверь капонира. Лицо лейтенанта прояснилось.

–  Вот они, соколики!
– зловеще сказал он.

–  Это не из прикрытия, - положив трубку, с тревогой проговорил Царапин, обладавший сверхъестественным чутьем: бывало, по звуку шагов на спор определял звание идущего.

Кто-то медленно, как бы в нерешительности прошел по бетонному полу к кабине, споткнулся о кабель и остановился возле трапа. Фургон дрогнул, слегка покачнулся на рессорах, звякнула о металлическую ступень подковка, и в кабину просунулась защитная панама, из-под которой выглянуло маленькое, почти детское личико с удивленно-испуганными глазами. Из-за плеча пришельца торчал ствол с откинутым штыком.

Акимушкин ждал, что скажет преданно уставившийся на него рядовой. Но поскольку тот, судя по всему, рта открывать не собирался, то лейтенант решил эту немую сцену прекратить.

–  Ну?
– сказал он.
– В чем дело, воин?

–  Товарыш лытенант, - с трепетом обратился воин, - а вы йих збылы?

–  Збылы, - холодно сказал Акимушкин.
– Царапин, что это такое?

–  Это рядовой Левша, - как бы извиняясь, объяснил Царапин.
– Левша, ты там из прикрытия никого не видел?

–  Ни, - испуганно сказал Левша и, подумав, пролез в кабину целиком - узкоплечий фитиль под метр девяносто.

–  Як грохнуло, як грохнуло!..
– в упоении завел он.
– Товарыш лытенант, а вам теперь орден дадут, да?

–  Послушайте, воин!
– сказал Акимушкин.
– Вы что, первый день служите?

Левша заморгал длинными пушистыми ресницами. Затем его озарило.

–  Разрешите присутствовать?

–  Не разрешаю, - сказал Акимушкин.
– Вам где положено быть? Почему вы здесь?

–  Як грохнуло… - беспомощно повторил Левша.
– А потом усе тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?..

Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещенной кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит?

Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упер кулаки в колени.

–  Лев-ша!
– зловеще грянул он.
– На по-ост… бе-гом… марш!