После нас - хоть потом

–  Трещит?
– не без злорадства спросил я.

С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.

Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.

–  Нет твоего тряпья, - сказал я.
– Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.

И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как - старый? Новый еще костюм, хороший, просто не ношу я его.

Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.

Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыпленок, стеснялся, молчал.

–  Опытом бы поделился, что ли… - буркнул я наконец.
– Куда ты ее потом дел?

–  Кого?
– испугался он.

–  Я тебе сейчас дам «кого»! Бутылку вчера в «Витязь» пронес?

–  Нет, - быстро сказал он.

–  Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!

–  До других планет?
– в ужасе переспросил он.

Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.

–  Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… - жалобно проговорил он.

За дурака меня считает, не иначе.

–  Гриша, - сказал я.
– Коктейль был безалкогольный. В «Витязе» вообще спиртного не подают.

Гриша обмяк.

–  Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…

–  Ага… И поэтому ты окосел?

–  Да!

«На шестой пресс!
– подумал я.
– И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»

–  Ладно, - бросил я.
– Давай посуду вымоем и вперед. Пора…

Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.

–  Говорят, ты новичка у себя поселил?
– спросила она.

–  А кто говорит?

–  Ну кто… Аркашка, конечно.

–  Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.

–  Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…

–  Ну, приютил!
– раздраженно бросил я.
– На груди пригрел! Тебе-то что?

–  Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья.
– Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?

Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.

–  Ну забери - у себя поселишь.

–  Дурак!
– вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.

Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.

С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:

–  Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..

Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.

–  Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он.
– Переводят тебя от нас на шестой пресс.

Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.

–  В чем дело?
– спросил я Валерку.

–  Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь.
– На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.

–  И сменный мастер знает?

–  А как же!
– бодро отозвался он.
– Все согласовано.

–  А со мной?
– закипая помаленьку, проговорил я.
– Со мной ты это согласовал?..

С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…

Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.

Забежал, объяснил…

Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.

Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.

–  Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она.
– Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…

Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.

–  Ты картошку когда-нибудь чистил?
– хмуро спросил я Гришу.
– Кто так нож держит? Дай сюда…

Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.

–  Ну и как там твоя Ирина?
– осторожно спросила мать.

Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…

–  Какая Ирина?
– нехотя отозвался я.
– Не знаю я никакой Ирины.

Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.

–  В общем так, Гриша, - сказал я.
– Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?

–  Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.

–  Всю почистил?
– обрадовалась мать.
– Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…

Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.

–  Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать.
– Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.

Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.

–  Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом обулась и посмотрела на меня строго.
– Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.

5

Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.