После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

Реорганизация RAF

Через четыре месяца после моего освобождения из тюрьмы в начале июня 1973 года я вернулся к жизни под землей. Мне удалось избавиться от последователей, которые постоянно ходили за мной по пятам, разработав точный план общественного транспорта, которым я буду пользоваться, и когда и где я смогу пересесть без всякого ожидания. Хотя в тот раз стряхнуть их было довольно легко, я еще несколько часов после этого проверял, чтобы убедиться, что мои «молчаливые спутники» ушли навсегда. Затем я села на поезд до Берлина и отправилась в «заговоренную» квартиру.14 Там меня ждала женщина, которая должна была мне помочь. Она подстригла и обесцветила мои волосы, сфотографировала меня и использовала это для изготовления фальшивого паспорта, который уже ждал меня. Это всегда было проблемой из-за моего роста. Вооружившись новыми документами, я отправилась в Голландию, где должна была встретиться с некоторыми людьми.

В квартире в Роттердаме я встретил Хельмута Пола и еще двух человек. Они ждали новостей от палестинцев и рассказали мне, что вместе с людьми из штаб-квартиры АИ-Фатх в Ливане разработали план освобождения заключенных путем угона самолета. Израильский самолет должен был быть захвачен в Амстердаме группой под командованием палестинцев, в которую входили члены RAF.

В это время радикальным элементам в палестинских группах стало ясно, что они нуждаются в поддержке радикальных левых в Европе, потому что решающая материальная поддержка, которая сделала возможным существование Израиля, исходила из Европы и США. Начиная с шестидесятых годов, Ближний Восток становился все более важным фактором для Запада из-за его нефтяных скважин. Для нас Израиль был, прежде всего, империалистическим бастионом нефтезависимых промышленных стран. Ульрике однажды рассказала нам, как до 1967 года она активно поддерживала Израиль и, в частности, движение кибуцев. Память об Освенциме также означала, что она требовала материальной поддержки Израиля, которую западногерманские правительства после 1945 года выплачивали лишь неохотно и медленно. Однако во время Шестидневной войны в 1 967 году, когда шпрингеровская пресса, больше других газет, высмеивала бегущих арабов с издевательским расизмом, восхваляя эффективность израильской армии, многие левые изменили свою позицию по отношению к Израилю. Судьба палестинского населения стала значимой, когда после изгнания Израилем они были вынуждены жить в огромных лагерях, без будущего, без страны, используемые лишь как пешка в стратегических интересах других, в том числе арабских государств. В 1970 году палестинские партизанские группы решили угонять самолеты, чтобы привлечь внимание к своему бедственному положению и оказать давление на Израиль с помощью мирового сообщества. Угон самолетов достиг своей цели, и до 1973 года никто не пострадал. Мы рассматривали их как законные нападения на государство, попирающее фундаментальные права другого народа.

Только спустя годы мы поняли, что это не может быть принято как форма действий революционеров, потому что с самого начала под угрозой оказываются жизни многих людей, не имеющих никакого отношения к борьбе. Однако наше осознание этого заняло годы.

Когда я приехал в Роттердам, операция уже была полностью спланирована и подготовлена. Палестинцы приехали в Амстердам, чтобы доработать детали, и привезли с собой оружие, в основном пулеметы. Израильский самолет, который приземлился и взлетел из Амстердама по расписанию, должен был быть захвачен смешанной группой, состоящей из двух палестинцев и двух немцев. Все, чего мы ждали, — это сигнала к старту.

В течение нескольких недель мы ждали сообщения от палестинцев. Когда ничего не пришло, а мы не хотели больше ждать, один из наших представителей полетел в Ливан к ответственному палестинцу Абу Хасану, который сообщил нам, что ситуация на Ближнем Востоке обострилась на всех уровнях. Это означало, что в настоящее время никакие совместные операции не могут быть проведены. Абу Хасан был начальником службы безопасности Васера Арафата и представлял радикальное крыло в АИ-Фатх, которое выступало за сотрудничество с RAF. Сам Арафат всегда был против. В 1 973 году Израиль усилил свои атаки на Ливан — главную базу для лагерей беженцев и для АИ-Фатх. Это вызвало острый конфликт среди палестинцев по поводу того, как действовать в дальнейшем. Мы не могли понять ответ Абу Хасана. Уже было несколько задержек в подготовке операции. Мы подумали, что палестинцы, возможно, не хотят проводить совместные операции с нами, но не хотели говорить об этом прямо. Только в октябре, когда на Ближнем Востоке разразилась четвертая война — Йом-Кипур, мы поняли, что имел в виду Абу Хасан, когда сказал нам, что обстановка накаляется на всех фронтах.

Позже, когда я снова оказался в тюрьме, я прочитал в газете, что этот палестинский друг, который был важен для нас, был убит спецназом Моссада, израильской секретной службы.

Все наши планы и идеи были сосредоточены на этом угоне, и когда вся надежда на осуществление операции исчезла за горизонтом, у нас появились другие мысли. Что мы могли сделать теперь? Снова и снова нам становилось ясно, что нам нужно больше членов. Мы говорили о людях, которых мы знали и которые, по нашему мнению, могли бы захотеть работать вместе с RAF. Один из нас поехал в Гамбург, связался с товарищами и организовал квартиру, а за ним последовали остальные. Я был самым известным среди тех, кого искали в Западной Германии, и поэтому находился в наибольшей опасности. По этой причине, а также потому, что остальные гораздо больше общались друг с другом, принимали гораздо большее участие в планировании захвата и были полны решимости реализовать свою политику на практике, как RAF — оружие. Я остался один в квартире в Роттердаме. Может быть, ожидаемый сигнал все же придет из Ливана.

Неопределенность и ожидание были очень тяжелыми для меня. Я сжег за собой все мосты, что же мне теперь делать? Я вернулся к нелегальной жизни, чтобы подготовить почву для освобождения заключенных товарищей, завести новые знакомства, найти квартиры и подделать документы. Этих занятий больше не существовало, и если я действительно хотел, чтобы товарищи были освобождены, я должен был создать условия для этого, сам спланировать и провести операцию. Эта идея мне не нравилась, но я не видел другого выхода.

Примерно через две или три недели кто-то пришел к толстяку и сказал, что я должен вернуться в Западную Германию и что у них есть новое место. Я взял оружие, которым обладал уже некоторое время, но которое никогда не носил с собой, когда гулял по Роттердаму, спрятал его под шарфом в сумочке и отправился поездом в Гамбург. Там я узнал, что установился более тесный контакт с Кристой Экес, с которой я познакомился во время суда. Она работала помощником моего адвоката. После долгого пребывания с троцкистами она теперь покинула их. Она искала возможность применить свою политику на практике, так как ей надоели все эти теоретические споры. После моего процесса она заинтересовалась RAF и заключенными.

За время моего отсутствия мы также продолжали беседовать с Кей. И Криста, и Кей хотели присоединиться к группе. Криста также привела с собой еще одного человека, Вольфганга Бира, которого она знала уже довольно давно. Он также был активен в рядах троцкистов, но покинул их одновременно с Кристой. Острая конфронтация вокруг дома на Экхофштрассе послужила для них последним стимулом прийти в RAF.

Мы были неорганизованной толпой с наихудшими предпосылками для достижения чего-либо. Ни у кого из нас не было политического опыта и знаний для организации нелегальной работы. Мы почти не знали друг друга, не имели опыта общения друг с другом. Что нас объединяло и толкало вперед, так это общая воля к освобождению заключенных. Мы не сомневались, что без основателей RAF мы не сможем многого добиться, и что их присутствие было решающим для дальнейшего существования концепции городского партизана. Нам было ясно, что нам потребуются годы, чтобы приобрести политический опыт и знания, которыми обладали Андреас, Гудрун, Ульрике, Хельгер и Ян. И сомнительно, что мы когда-нибудь сможем развить в себе воображение, инициативу и стремление, которыми обладали они.

Нам не хватало всего, у нас не было ни политической, ни материальной поддержки. У нас не было ни инфраструктуры, ни логистики, ни квартир, ни оружия, ни денег, были проблемы с удостоверениями личности и паспортами. Мы пытались справиться со всем сразу. Двое или трое в Гамбурге, двое или трое во Франкфурте, двое или трое в движении, угоняя машины, подделывая документы, проверяя банки, пытаясь установить политические контакты, организуя оружие, читая политические заявления и газеты, проводя дискуссии о наших ошибках и перспективах.

И мы попали в настоящую передрягу со всем этим. Мы собрали все силы, которые у нас были, в попытке применить себя и воплотить наши идеи в жизнь, стать практичными и делать больше, чем просто говорить. Но это было слишком — давление со стороны государства, которое искало нас всеми силами, давление со стороны левых, которые хотели, чтобы мы остановились, и давление, которое мы оказывали на самих себя. _,

Мы не нашли времени, чтобы узнать друг друга или получить больше практического опыта. Мы сразу же разделились. Поскольку я был известным человеком в Гамбурге, я отправился во Франкфурт с Кеем, чтобы попытаться получить там квартиру, деньги и оружие и установить контакт с людьми, которые могли бы нас поддержать. Хельмут, который приехал из Франкфурта и поэтому считал, что его могут там обнаружить, остался в Гамбурге с Ильзе Стаховяк, которая осталась от группы RAF, арестованной в 1972 году. Криста, которая не была в списке разыскиваемых лиц и имела больше всего контактов в Гамбурге, также осталась там. Еще один из нашей группы был арестован во время одного из многочисленных пересечений границы еще до того, как мы приступили к работе. После того как Вольфганг присоединился к группе, он тоже некоторое время жил в Гамбурге, откуда он был родом и где знал дорогу.

Мы с Кеем начали осматриваться во Франкфурте. Хельмут и Ильзе часто навещали нас или мы ездили в Гамбург.

Мы посещали людей, с которыми я познакомился во время своих путешествий после освобождения из тюрьмы. Мы также посетили некоторых людей, с которыми мы больше не поддерживали связь после арестов в 1 972 году и о которых нам сообщили те, кто присылал нам секретные сообщения. Поэтому однажды мы случайно оказались перед мастерской «Пфирсиха» — так прозвали Дирка Хоффа. Он обрадовался, когда мы рассказали ему, кто мы такие. «Блин, как же это было хреново, когда их всех арестовали! Сначала я думал, что они и меня схватят, а после того, как от вас так долго ничего не было слышно, я решил, что вас больше не существует. Что вы сейчас планируете? Что вам нужно?» Так он поприветствовал нас и позвал свою девушку, североамериканку, маленькую, с короткими светлыми волосами, очень симпатичную, чтобы мы могли познакомиться и с ней. «Она замечательная, мы все делаем вместе». Первым делом он сварил несколько «штопоров» для нас, чтобы мы могли угонять машины. Потом он помогал нам ремонтировать и модифицировать оружие, в чем он был мастер. И все это время он хотел поговорить с нами об ошибках прошлого и наших перспективах на будущее. Позже, после моего ареста и прочтения его заявлений в прессе, я не мог в это поверить. Он утверждал, что Хольгер Майнс под дулом пистолета заставил его сотрудничать с ними. И он подтвердил все клише, которые были частью психологических инструментов войны: Андреас Баадер, глупый, громогласный главарь банды, который сделал именно то, что не должен был делать в своей ситуации; Хольгер, ледяной убийца.