После поцелуя
Шрифт:
– Вы сами начали это. – Салливан намеренно уселся на самое ближнее к двери кресло.
– Да, полагаю, это так.
Салливан открыл рот, готовясь продолжать спор. Затем закрыл его. Что ж, вот это сюрприз.
– Ты не ожидал услышать, что я признаюсь в этом, не так ли? – продолжил маркиз. – Конечно, и ты не без вины, но именно мои действия спровоцировали тебя. И хотя ты поступил предосудительно, от себя я ожидал большего. И от своего сына тоже.
– Полагаю, вы говорите о Тилдене.
Данстон пренебрежительно махнул рукой.
– Я отправил Оливера управлять одним из моих поместий
Салливан нахмурился.
– Прошу прощения? Конечно же, я знал, что продаю ему лошадь. И чертовски хорошую при этом.
– В глазах всех остальных он вынудил тебя сделать это, ради спасения собственной репутации.
В этот раз Салливан фыркнул.
– Не могу сказать, что слишком обеспокоен этим.
– Нет, не представляю, чтобы тебя это волновало. – Данстон наконец-то обошел кресло кругом и сел напротив Салливана. – Проблема состоит в том, что я не потерплю, чтобы нас считали жестокими или чересчур надменными в отношениях с теми, кто ниже нас по положению. Особенно с теми, кто уважаем и талантлив.
– Тогда вам, вероятно, не следовало делать этого. Не ждите, что я выступлю с заявлением и исправлю сложившееся впечатление. Сомневаюсь, что высший свет прислушается ко мне, даже если бы я хотел это сделать.
Он только наполовину следил за тем, что говорил. Вместо этого его мысли зацепились за слова, произнесенные Данстоном. Не то, что он был по положению ниже маркиза – Салливан и так знал это. Но то, что Данстон считает, что его уважают. И то, как он произнес эти слова – так, словно он почти разделял это чувство.
Изабель говорила ему то же самое. Не в том же смысле, потому что ее не интересовало, как их обоих примет высший свет. Но что она уважает его. Как человека.
А он ушел от нее. Принял решение, что ей не понравится его жизнь, что она не сможет высоко держать голову, когда ее старые друзья будут относиться к ней с пренебрежением. Но они относились к ней подобным образом на протяжении двух недель после того, как они с Изабель встретились, но она ни разу не дрогнула. Она пыталась сказать ему и об этом тоже, но Салливан не стал слушать.
Он закрыл глаза. Господи Боже. Что же он наделал?
– Я решил признать тебя.
Салливан вскочил на ноги.
– Извините меня. Мне нужно кое-куда ехать.
– Ты не услышал меня? – воскликнул Данстон, последовав за ним в коридор. – Я сказал, что собираюсь признать тебя.
– Да, делайте все, что хотите, – рассеянно ответил Салливан, поднимаясь по лестнице. – Дадли! Передайте Холлиуэлу, чтобы он оседлал Ахилла. И пошлите ко мне наверх Джеральда. Мне нужно упаковать несколько вещей.
В это время года она должна быть в Берлинге. Потребуется два дня, чтобы добраться до Корнуолла, если он поскачет достаточно быстро. А именно так он и собирается ехать.
– Я сделаю тебя уважаемым! – прокричал снизу Данстон. – Выкажи хоть немного чертовой благодарности!
– Меня уже уважают, – ответил Салливан, задержавшись на верхней ступеньке. – Вы хотите помочь своей семье. Это замечательно. Делайте, что пожелаете.
– Это положит конец вражде между нами.
– Я положил ей конец
три месяца назад, милорд.– Я готов назначить тебе годовое пособие.
Салливан нахмурился.
– Мне от вас ничего не нужно. Именно вы считаете это необходимым. А теперь, если вы извините меня, мне нужно поехать и узнать, смогу ли я исправить самую большую ошибку в своей жизни.
Данстон долго смотрел на него снизу вверх, в то время как Салливан пытался не ерзать на месте. Наконец маркиз кивнул.
– Ты не мой, – проговорил он.
Продолжая хмуриться, Салливан сделал шаг обратно к Данстону. Неужели опять эта проклятая тема.
– Я не ваш сын? Тогда почему вы…
– Нет! Нет. Ты – не самая большая ошибка в моей жизни. У тебя… у тебя есть мужество, и чувство чести, которое намного больше, чем у остальных моих отпрысков.
– Благодарю вас. Закроете за собой дверь?
Маркиз заморгал.
– Ты не…
– Доброго дня, милорд.
Если Данстон ожидал, что он назовет его отцом или что-то в этом духе, то его ждет разочарование. Тем не менее, если маркиз признает его, то Салливан станет более приемлемым в глазах высшего света. Все равно останутся места, куда он не сможет пойти, не то чтобы его это беспокоило. Нет, благодаря Джорджу Салливану Уоринг узнал кое-что еще: даже несмотря на обстоятельства его рождения и кражи – или, возможно, благодаря им, – он хороший человек. Остальное не имеет значения.
И теперь Салливану нужно поехать и убедить кое-кого, что он выучил свой урок, и надеяться, что Изабель окажется к нему более снисходительной, чем он к собственной плоти и крови.
– Я не собираюсь учить тебя брать препятствия, – заявил Дуглас.
Изабель направила Зефир вокруг брата и его лошади.
– Почему нет?
– Во-первых, отец оторвет мне голову, не важно, сломаешь ты себе что-нибудь или нет. А во-вторых, нет.
Девушка скорчила ему рожицу.
– Тогда я попрошу Филлипа.
– Он скажет тебе то же самое.
Да, вероятно, скажет. По правде говоря, она не чувствовала себя в седле достаточно уверенно, чтобы попытаться оторваться от земли. Но у нее будет что-то, к чему нужно стремиться. Что-то, что займет ее время. У Изабель уже почти кончились вышивки и книги. А женщины в деревне скоро начнут бросать в нее камнями, если она станет приносить им еду и одежду, а также помогать в саду чаще, чем уже это делала: три раза в неделю.
– Поехали. Нам осталась еще одна миля вокруг озера, и я проголодался.
– Ты всегда голоден.
Дуглас широко улыбнулся.
– Я растущий мальчик. – Пришпорив своего мерина по кличке Грозовой, он пустился галопом. – Попробуй повторить это, – крикнул брат через плечо. – Тогда мы поговорим о прыжках. И я подожду тебя у моста!
– Мужчины, – вздохнула Изабель. – Шагом, Зефир.
Как только она обрела равновесие в центре седла, девушка снова щелкнула поводьями.
– Рысью, девочка.
Оба ее брата управляли своим лошадьми пятками и поводьями, но Изабель ощущала себя более комфортно, когда произносила вслух, что хотела. Очевидно, тренер Зефир сознавал это, потому что кобыла наиболее охотно откликалась на устные команды.