После Шоколадной Войны

– Осторожно, Керони, - Лайну удавалось говорить не шевеля губами, словно при любом шевелении его ждала смерть, что Дэвид нашёл правильным.

– Я очень осторожен, Брат Лайн, - сказал он.
– Я бы предупредил вас, что приду с ножом, если бы не желал вас убить,- фраза была совершенно такой, как он её репетировал.
– Еще не…

Эффект последних «Еще не...» и ножа у горла Лайна был изумительным, чтобы ещё немного посозерцать. И это было даже больше того, на что так рассчитывал Дэвид - Брат Лайн беспомощен и парализован страхом. Дэвид полон силы и решимости, его сознание часами может быть ясным и быстрым. Они вдвоём с Лайном словно замерли на экране, будто плёнка в проекторе застряла на одном кадре и не двигалась.

– Керони, ради Бога, - прорычал Лайн сквозь зубы.
– Зачем ты это делаешь?

– Зачем?
– ответил Дэвид вопросом на вопрос. И это было лучшее из всего, что он мог ожидать все эти месяцы. Этого момента, этой возможности, этого случая.
– «F», Брат Лайн. Вы не забыли, что была та «F», не так ли?

– Убери нож, Дэвид, и мы поговорим, - медленно выдавил из себя Лайн, как будто каждое произнесённое слово давалось ему с болью.

– Слишком поздно говорить, - сказал Дэвид, продолжая держать нож у горла Лайна.
– Разговор у нас уже был, помните?

Да, они тогда говорили - об этой «F». Брат Лайн и злосчастная контрольная Девида, за которую он получил эту оценку. Контрольная из тех, что держит каждого ученика на лезвии ножа. Вопросы и амбициозные ответы на них, требующие точных словесных определений. В результате, Лайн ставит оценку, диктуемую его желанием и настроением. И если он хочется кого-нибудь завалить?.. Другие учителя так не делали. Хуже всего было то, что Лайн, ставя такие оценки, манипулировал учениками и использовал их в своих целях, заставляя их приходить к нему после уроков, чтобы обсудить результат «неудачной» контрольной. И вместе с этим он мог ещё что-нибудь узнать, полезное ему. Он использовал учеников. Таким образом, он узнавал разные подробности об их одноклассниках, об их тайнах. Помогая ученику исправить очередную «F», он заодно входил в доверие. С Дэвидом Лайн поступил также. Дэвид Керони, будучи отличником и получая только «А», по окончании учебного года должен был произнести речь с трибуны перед остальными, и ему должны были вручить почётную грамоту. И когда Дэвид Керони получил эту «F», то он также предстал перед Лайном, и, в надежде исправить оценку, он выложил почти всё, что тот хотел знать о Джерри Рено, о его неучастии в акции распродажи шоколада, проводимой прошлой осенью. И Лайн уверял, что оценки иногда так зависят от его самочувствия, и ещё начал рассказывать Девиду, насколько тяжела работа учителя. И Девида чуть не вырвало оттого, насколько мерзким и отвратительным показался ему окружающий мир - мир, в котором даже учителя были с руками по локоть в грязи. До того момента, он думал, что когда-нибудь станет учителем. И когда после той жуткой беседы он споткнулся на ступеньках своего дома, он почувствовал себя испачканным той же грязью, что и на руках у Лайна.

Когда были объявлены результаты контрольной, то он был потрясен обнаружив «F» за его работу. Первая «F» в его жизни. Он обратился к Брату Лайну, за что затем себя возненавидел. И Лайн отказал, мороча ему голову всякими ненужными разговорами: «…у меня сейчас дела поважнее», - сказал ему Лайн. «F» осталась. Она была отметкой позора и манипуляции учащимися «Тринити».

– Пожалуйста… - умолял его Брат Лайн. Он словно обращался к суду присяжных. Его голос дрожал.

– Уже поздно о чём-либо просить, - сказал Дэвид, восхищаясь игрой своих слов. «Просьба о помиловании. Вот видишь, Брат Лайн, я не глуп - та «F» была не случайна. Я каламбурю с ножом у твоего горла и вот-вот тебя им убью».
– И уже слишком поздно для «А».

«А»… «F»… - полоскал горло Брат Лайн.
– к чему все эти «А» и «F»?

Наконец теперь можно было выложить Брату Лайну всё и от души.

– И ещё «С», Брат Лайн, не забудьте - «С». Никогда в своей жизни я ещё не получал «C» до того, как вы поставили «F». А затем была ещё одна «F», потому что я уже не старался. И затем «C» от Брата Арманда по математике, чего никогда не было прежде.

Лайн посмотрел на него недоверчиво:

– И что ты имеешь в виду, говоря об этих оценках? «F» и «С»?
– и он захихикал, как идиот, будто проблема решалась быстро и легко, и только было непонятно, причём здесь отметки? И это сильно возмутило Дэвида, и нож ещё сильнее углубился в горло Лайна. И Девид подумал, как сильно ещё нужно нажать на рукоятку ножа, чтобы пошла кровь. И затем он начал говорить, в каждое слово вкладывая злость:

– Да, об отметках и о моей жизни, и ещё о моём будущем. О моей матери и об отце, которым теперь не даёт покоя вопрос, что случилось с их замечательным сыном Дэвидом, который никогда не приносил других отметок кроме «А». Они ничего не говорят. Они слишком добры ко мне, чтобы что-то ещё говорить, но их сердца разбиты. Они смотрят на меня с болью в глазах, потому что они знают, что я приношу домой «F». Я, который не заслуживает такой оценки. Я - отличник, - слова звучали во весь голос, заставляя Лайна ощутить свой грех. Необходимо было дать миру узнать, что произошло. – Я заслуживаю «А». Моя мать плачет по ночам в своей комнате… - он не мог признать правду в её слезах до этого момента.
– Потому что я стал…

– Да, да, я теперь вспомнил, - сказал Брат Лайн, его голос подкрадывался и убаюкивал.
– Та «F»… конечно… была оплошностью. Я думал, что исправлю её, поставлю тебе оценку, которую ты заслужил. Но у нас в «Тринити» был ужасный период. Болезнь директора школы, насилие во время шоколадной распродажи… и что мне было не понять - так это твою чувствительность к отметкам. Всё можно изменить.

– Здесь не только отметки, Брат Лайн, - Дэвида не увлекали аргументы Лайна.
– Вы можете изменить отметку, но это уже слишком поздно. Есть ещё многое другое, что вы уже не измените…

– Что? Скажи мне. Нет ничего необратимого…

Внезапно Дэвид устал, почувствовав, как начала таять энергия в руке, держащей нож, и во всём его теле. Ему больше не хотелось спорить, и он знал, что больше никогда не сможет выразить Брату Лайну или кому-либо ещё всё, что накопилось у него на душе, о жизни, потерявшей смысл и надежду. Он цеплялся только за одно - за голос, звучащий внутри него, пришедший от изломанной музыки фортепиано, голос - дающий ему команду. Команду, которую он не сможет игнорировать или не исполнить, хотя это полнило его тоскою. Тоскою от всего, что могло бы быть дальше и не быть больше вообще. Брат Лайн сказал: «Нет ничего необратимого». А что-то уже не изменить. И даже теперь - то, что он намеревался сделать, держа нож у горла Лайна. Он это сможет сделать, если только найдёт мир.

– Послушай… - сказал Брат Лайн всё ещё неподвижными губами, чтобы не потревожить нож.
– Послушай, что там происходит…

Дэвид вслушался, исполняя последнее предсмертное желание Лайна. Звуки Дня Ярмарки с трудом пробивались через закрытые окна, доносясь, словно издалека. Взрывы смеха, голоса. Отчего у Дэвида на душе становилось всё мрачнее и мрачнее.

– Это - «Тринити», Дэвид, - шептал Брат Лайн.
– Это не только отметки, не только «F», «A» и «C»… Образование… семья… слышишь голоса… ученики... и их родители … радость…

– К чему бы всё это?

И Дэвид понял, что Брат Лайн морочит ему голову, отвлекает внимание, чтобы в удобный момент вырваться из его объятий. Его голос убаюкивал. Лайн ждал, когда Девид расслабится, рассредоточится, забудет о ноже, который у него в руке. Он уже поймал себя на том, что повернул голову в сторону окна, откуда доносилась смутная палитра звуков. И вдруг внезапно, без предупреждения он почувствовал, как кто-то сильно сжал его запястья. Резкая боль электрическим током разбежалась по его костям. Его ладонь разжалась, и он выронил нож. Чёрная материя укутала его лицо, и Дэвид закрыл глаза. Он бил руками, сам не видел куда. Кто-то подкрался сзади, пока он разговаривал с Братом Лайном. Гнев, безумие и что-то ещё кроме этого овладели им. Он крутился, обеими руками вцепляясь в нападавших, нанося удар за ударом, слыша, как рвётся чья-то одежда, и испытывая во рту тёплый, солёный вкус.

– Берегись…

– Держи его…

Он открыл глаза и увидел перед собой Брата Лайна и Брата Арманда.

Они преследовали его с мантией в руках, пытаясь накрыть его ею, словно он был вырвавшимся на свободу животным.

– Сдавайся, Керони, - вопил Брат Лайн.
– Ты не уйдёшь… - голос Брата Арманда был мягче, чем у Лайна, но в нём была воля.
– Тебе помочь, Дэвид? Мы сможем тебе помочь…

Но его внутренний голос был сильнее: «Уйди. Оставь это место. Уже слишком поздно выполнять эту команду. Ты всё испортил».