После войны
Шрифт:
— Если встречал, то не запомнил — у него не настолько примечатная внешность. Впечатление произвёл положительное. Но мне показалось странным его поведение: он не задал никаких вопросов, и даже не стал смотреть место привязки и останки псарни, — без раздумий выложил я. Если дознаватель в таком звании «между прочим» интересуется тем недавним происшествием… Вряд ли в том деле мной были затронуты какие-то интересы Службы. А если кто-то прикрывался её именем, то и подавно лучше быть максимально откровенным. При всей моей неприязни к этой организации, быть пособником диверсантов или изменников Родины нет никакого желания. Это не политагитация и не её
— А что ещё показалось Вам странным в том случае? — явно заинтересовался дознаватель.
— Поведение оберлейтенанта Уны Колко, целительницы, которая, по её словам, пребывала там в отпуске, — и я в подробностях пересказал и встречу с девушкой, и собственные подозрения.
Кажется, эта история интересовала дознавателя куда больше, чем озеро. Озерский много спрашивал, очень много уточнял. Попросил словесные портреты всех участников тех событий, некоторые моменты переспрашивал по нескольку раз. И очень много записывал. Каллиграфически идеальные буквы покрывали серую вторичную бумагу, разлинованную под стандартные бланки, с умопомрачительной скоростью.
Наконец, видимо, узнав всё, что было ему нужно, дознаватель принялся неторопливо и обстоятельно собирать свои документы, разделяя их на несколько папок.
— Скажите, Илан Олеевич, а какие Ваши дальнейшие планы?
— Мои планы? Вы же знаете двести семнадцатый приказ, а я не демобилизован, я нахожусь в отпуске. Соответственно, планы мои вполне предсказуемы: следовать дальше по установленному командованием маршруту, после чего некоторое время отдохнуть в родном городе, дождаться приказа с новым назначением и отбыть к месту службы.
— Не стоит так волноваться, товарищ гвардии обермастер, — понимающе улыбнулся дознаватель, а я едва удержался от раздражённой гримасы. СОБовцы, у всех одна школа, у всех одна манера общения, пусть и с некоторыми различиями. — Я ни в чём Вас не подозреваю. Просто может возникнуть необходимость в уточнении каких-то моментов Ваших показаний.
— Мой шар связи всегда при мне, — я пожал плечами.
— Да, действительно, — он усмехнулся каким-то своим мыслям. — Всего хорошего, Илан Олеевич, ровной дороги, — Озерский кивнул и вышел.
Я некоторое время стоял неподвижно, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам, потом проворчал себе под нос:
— Ненавижу службистов! — я чувствовал себя выжатым и опустошённым. Похоже на позавчерашнее состояние, только там усталость была физическая, а тут — моральная.
— Мне кажется, он это понял, — тут же последовал ехидный комментарий из-под койки.
— А, ты уже здесь? — я раздосадовано махнул рукой на собственные эмоции и принялся за ревизию вещмешка, обнаруженного тут же. — Как ночная прогулка?
— Да никак, — он печально вздохнул. — Никто ничего так и не придумал касательно портала. — Я удовлетворённо кивнул: подозрения оправдывались. Службисты, может быть, и неприятные личности, особенно ввиду личных способностей и практически всемогущества организации, но идиоты там, как правило, не выживают. — А это действительно очень неприятно? Ну, процедура дознания.
— Очень мало кому нравится вторжение в собственные мозги. А опытные менталисты по-другому на близком расстоянии общаться не могут: если он сосредотачивается на человеке, то начинает его «щупать». Вообще их, наверное, даже можно в связи с этим пожалеть; но я воздержусь от
подобной сентиментальности, увольте. Давай, выползай из-под кровати, очень мне не хочется надолго тут задерживаться. Объяснить, почему? — я насмешливо хмыкнул.— Есть предположение, но я с удовольствием послушаю.
— Когда тобой интересуется Служба, — а я почти уверен, что меня, как говорится, уже «взяли на карандаш», — лучше находиться подальше от мест повышенного скопления этих товарищей.
— А разве это поможет? — поддел меня Тень.
— Нет. Но мне так будет спокойнее.
Из лагеря я ушёл без каких-либо эксцессов. Поговорил с тем целителем, который меня приводил в чувство, и, закинув на плечи вещмешок и скрутку с шинелью, торопливо двинулся к памятной дорожке. Поднимаясь на пригорок, не удержался и оглянулся на котлован.
Внутри что-то болезненно сжалось. Три наслаивающихся друг на друга в памяти пейзажа вызывали тоску и почти страх. Уютная деревня между холмами, пропахшее смертью пепелище и то, во что эта местность превратилась теперь. Мёртвая пустыня, один из многих шрамов на теле земли, оставленных войной. Сколько времени понадобится, чтобы он затянулся? Да, ручьи наполнят мёртвое озеро, может быть, даже пробьются сквозь спёкшуюся корку ключи. Только живым оно от этого не станет. Холодный пустой водоём с прозрачной водой на краю давно мёртвой деревни.
Наблюдая подобные картины, я понимаю, почему меня и мне подобных так боятся простые люди.
Я развернулся и, уже не оглядываясь, двинулся вверх по дороге. Сейчас её уже было сложно назвать заброшенной — военная техника и трактора прошлись по ней явно в больших количествах.
Да, пожалуй, я поторопился с выводами. Люди не дадут озеру восстановиться даже в том жалком виде, в каком это могло случиться естественным путём за не столь уж большой промежуток времени.
— Встреча третья. Эхо войны. Время встречи — 22 августа 1912 года от Восхождения Богов. Место действия — окрестности посёлка Лесное Тарасовской области.
«…Тот, кто размешан с живою водою выплеснут в лужу и предан забвенью; я отправляюсь в леса за тобою, чтобы успеть к твоему возрожденью.»
Громкий лязг и грохот нагнал меня гораздо раньше, чем сам сухогруз. Длинная огромная машина, перебирая множеством железных конечностей, пылила по дороге, возвещая о своём движении за несколько вёрст, пугая птиц и прочую живность.
По посадке было видно, что машина нагружена под завязку, и даже больше. Кроме того, сухогруз был явно старый, ещё дореволюционный: современные столько шума не производят. Впрочем, это подтверждалось и внешним видом: неуклюжие очертания, простая череда квадратных ящиков, скреплённых между собой, и два ряда суставчатых ног. Современные машины куда аккуратнее и всё больше похожи на насекомое-прототип, скалапендру.
Старик же явно видал и лучшие годы: некоторые лапы заедали, сбивались с такта, одна нога (к счастью, не из ведущих) и вовсе была поджата под брюхо.
Без особой надежды я поднял руку, прося взять на борт. Перемещаться на попутках сподручнее, да и веселее, но этот может и не остановиться — пока затормозишь такую громадину, пока потом опять раскочегаришь…
Но водила, видимо, тоже заскучал: сухогруз принялся сбрасывать скорость и упираться в землю всеми конечностями поочерёдно. Естественно, остановился он отнюдь не рядом со мной, и пришлось пробежаться вдоль побитого ржавчиной борта.