После всего. третья книга стихов (посмертная)

8-I-25

Сфаят-Бизерта

«Ты говоришь, что я живу тоскливо…»

Ты говоришь, что я живу тоскливо, Что я стара, инертна и мертва, Что нет в душе благих порывов, Не радуют красивые слова. Да, в девятнадцать лет ты больше знала, Хотела большего в мечтах своих, Ты видела созданье идеалов, А мне досталось лишь крушенье их. Куда идти? К какой заветной цели? Ведь цель и смысл мне не укажешь ты, Когда упрямо в каждом дне недели Я вижу только горечь пустоты.

5-VIII-25

Севр

ВЕЧЕР

Молчу и стыну в тишине пустой. И сдавлен мозг цепями дум унылых, Как будто полон дом нечистой силы И завелся в камине домовой. Шуршит обоями, стучит по крыше, Ползет в углу мохнатым пауком… В осенней мгле шаги, как будто, слышу, Не где-то бесконечно далеко. Я подожду, пусть тихий ливень хлынет, Мне хорошо в осеннем полусне. Мохнатый домовой сидит в камине И неутешно плачет обо мне.

9-X-25

Севр

«Я старости боюсь, не смерти…»

Я старости боюсь, не смерти, Той медленной, как бред, поры, Когда озлобленное сердце Устанет от пустой игры. Когда в волненьях жизни грубой Ум станет властен над душой, И мудрость перекосит губы Усмешкой медленной и злой. Когда тревога впечатлений Сухой души не опалит, Ни очертаньем лунной тени, Ни бодрым запахом земли. Когда вопросов гулкий ропот, Ошибки, грезы и печаль Заменит равнодушный опыт И уж привычная мораль. Когда года смотреть научат На все с надменной высоты. И станет мир наивно-скучным, Совсем понятным и простым. И жизнь польется без ошибки, Без впечатлений и тревог, Лишь в снисходительной улыбке — Чуть уловимый холодок.

24-XI-25

Севр

ТАМ

Там даль ясна и бесконечна, Там краски знойны и пестры, И по долинам душный вечер Горят арабские костры. Там иногда далеко, где-то Журчит прибой взметенных волн, Там в синих форменках кадеты Играли вечером в футбол. Там счастье было непонятно И был такой же серый день, Как те разбросанные пятна Арабских бедных деревень. Там безрассудные порывы Мешались с медленной тоской, Оттуда мир, пустой и лживый, Казался радостной мечтой. Там сторона моя глухая, Где горечь дум узнала я, Пусть ненавистная, пусть злая, Вторая родина моя.

14-XI-25

Севр

«И вдруг слова о чести и о праве…»

Я ироничен и суше

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Гумилев

И вдруг слова о чести и о праве. О доблестях неворотимых дней. Швыряя пафосом средневековья, Звеня напевом скрещенных мечей. Тоска о том, что жизнь смеется глухо И нет любви и темных взоров нет. И голос ласковый над самым ухом Мне говорил: «Восторженный поэт». А у меня ровны все дни недели, Жизнь холодна, как ворохи камней… Раз хочется подраться на дуэли, Раз подвиги еще не надоели, — Наверно жить и легче и светлей.

10-XII-25

«Стучались волны в корабли глухие…»

Стучались волны в корабли глухие, Впивались в ночь молящие глаза. Вы помните — шесть лет тому назад Мы отошли от берегов России. И всё смогу забыть: и боль стыда, И эти годы тёмных бездорожий, Но страшных слов: «Да утопи их, Боже!» — Я в жизни не забуду никогда.

12-XI-26

Севр

НОЧЬ

В окно сквозит ночной, туманный свет И зеркало рассеянно сверкает. Хоть музыканта, знаю, дома нет, Но слышу я — виолончель играет. Стоит в углу, раздув свои бока, Звенят, гудят натянутые струны. А я твержу, что вот — пришла тоска Холодной ночью, матовой и лунной. Не жаль того, что кончилось вчера. Не жаль себя, и боль, и горечь эту. Я буду тихо думать до утра. Я буду тихо плакать до рассвета. И ветер гулко стонет за стеной, И бьется кровь, и сердце замирает, И в первом этаже сама собой Виолончель безумная рыдает.

21-II-26

Севр

СТИХИ

Юрию

Они отрадней, чем слова молитв. Их повторять, ведь, то же, что молиться. Я вижу, как туман встает с земли, Я опускаю тихие ресницы. И за стихом я повторяю стих, Звучащий нежным, самым нежным пеньем. Я, как Евангелие, страницы их Целую с трепетным благоговеньем. И в синий холод вечеров глухих, Когда устанем мы от слов и вздохов, Мы будем медленно читать стихи, — Ведь каждый, как умеет, славит Бога. Я буду слушать тихий голос твой, Перебирать любимые страницы. Я буду тихо-тихо над тобой Склонять густые, длинные ресницы.

27- XII-26

Севр

«На стене — неподвижные тени…»

А мне напряженно ждать,

Когда исписанный, новой

Страницей наполнишь тетрадь

Юрий Софиев

На стене — неподвижные тени. Ветер свищет в каминной трубе. Весь мой день — это только томленье, Напряженная мысль о тебе. На камине — часы. Плохо виден В первой комнате их циферблат. Если даже меня ты обидел, Все равно, ты мне ближе, чем брат. Сам не знаешь, чего ты бормочешь, Только чувствуешь смутно: не то. Будешь помнить: таинственность ночи, Тихий голос и белый платок. Весь мой день — это жалобный ветер Долго свищет в каминной трубе… Неужели кому-нибудь третьему Я потом расскажу о тебе?

7-I-27

Севр

«Ты ушел. И сгустились тучи…»

Ты ушел. И сгустились тучи. Ветер бросил свой резкий свист: Ты оставил мне томик Тютчева И исписанный мелко лист. В этой комнате — сумрак серый, темно-желтые пятна обой. Жадно смотрят четыре химеры, Напряженно следя за мной. Я в себе заглушала жалость, После завтра — знаю — придешь. А по ставням, мне показалось, Вдруг посыпался крупный дождь. И ведь завтра не станет лучше, Будет день больным и сухим. Я подклеила томик Тютчева И сложила твои стихи.

19-I-27

Севр

«Но кроме нас с тобой есть мир другой…»

Но кроме нас с тобой есть мир другой, Огромный мир, где надо делать что-то. Ведь как-то надо жить, мой дорогой, Сдавать экзамены, искать работу… Как будто бы повязка спала с глаз. О, этот мир назойливый и лишний! Вот почему, прощаясь прошлый раз, Я вдруг расплакалась…Так глупо вышло… Зачем? Какие там еще пути? Какие там печали и потери? И каждый раз мне страшно отойти Вот от твоей полураскрытой двери.