Последнее дело императрицы

– Почему бы и нет? — Лоран закрыл книгу и отправил её на тот же столик, где уже покоилась неровная стопка изрисованной бумаги. Он снова вернулся в кресло и прикрыл глаза, глядя на Этель, отчего его лицо сделалось донельзя хитрым. — Красивые платья для кого-то тоже смысл жизни.

– Откуда всё это взялось? — пробормотала Этель, отворачиваясь. Она не обращались ни к кому, говорила просто в пустоту и уже не надеялась, что получит ответ. Но даже не это тревожило её сейчас сильнее всего. Не это, а слова, сказанные Эйрин в момент, когда рано утром она только пришла в себя после покушения. Она сказала: "Я не думала, что мы ещё раз встретимся".

А потом из наспех нацарапанного письма, (где оно сейчас? Если верить Ордену, среди гнилых овощей и старых тряпок) Этель узнала, что во всём всегда только мешала дочери. И сейчас мешает ей спасать мир.

Что произошло? Что случилось с Эйрин на самом деле за эти два года?

Этель хорошо помнила её историю, так что же выходит, дочь просто решила заговорить ей зубы, чтобы потом получить возможность тихонько сбежать?

– Лоран, ты знаешь, что творится в стране? В Альмарейне? Стало лучше после того, как она пришла?

Этель потеряла чувство времени, и в полумраке комнаты ей казалось, что прошла целая уйма времени, как раз достаточно для того, чтобы решить, спасся мир или нет. Целитель в ответ дёрнул плечом.

– Не знаю. Там холодно. Я давно не видел столько снега.

– Мир по-прежнему умирает, — прошептала Этель снова — только для себя. — И ему осталось совсем чуть-чуть. Если императрица вернулась, то почему ему не становится лучше?

– Говорят, во время коронации было тепло, почти как летом, а потом снова покатилось… — прервал её мысли Лоран. Устало вздыхая, он поднялся и подошёл к окну.

Дёрнул штору, и белый шар пламени, похожий на луну, скрылся от глаз Этель. Мысли путались всё сильнее, и в темноте закрытых век Эйрин улыбалась, снова и снова повторяла: "Я не искала тебя".

Этель опустилась на подушку. Во рту стоял горький привкус лекарств. Путанные мысли: ведь Эйрин — маг времени, она так много могла бы сделать. Узнать, кто убил Сайорана. Узнать, кто пытался убить её саму. Узнать, жив ли Риан. Так много могла бы… но не стала.

Кажется, она потеряла магию времени. Нет, опять солгала.

– Ого, какой снегопад!

Мивин отдёрнула штору полностью, давая снежному свету проникнуть в комнату, наполнить её до краёв. Снег шёл весь день, а под вечер припустил в новой силой. И даже в свете огненных шаров, на улицах не было видно соседского дома.

– Эдак и нас тут окончательно заметёт. Хорошо, что припасы есть.

Она, как обычно, суетилась по хозяйству, метлой гоняла кошку, которая решила полакомиться сметаной из оставленной на столе миски. В комнате по-прежнему душисто пахло травами, только вот даже их запах поблек в морозной белизне.

Аластар смотрел в снег, подперев кулаком голову.

"Сегодня никто не придёт", — думалось ему.

– Хватит уже прокисать! — крикнула ему Мивин из прихожей. Она тяжело завздыхала там, завозилась, видимо, стаскивая со стены одну из травяных вязанок. — Чего вот ты весь день, как неприкаянный?

Аластар на мгновение отвернулся от окна, оглянулся на шум и кошачье развесёлое мяуканье — вот ей-то точно нравилась игра, — но отвечать не стал, только вздохнул.

– Ждешь кого? — Мивин появилась в кухне снова, поддев ногой кошку, перегородившую проход, и обрушила связку сухого тысячелетника прямо на стол. Терпкий аромат лета рассыпался по скатерти сухими розовыми лепестками.

– Нет. Кого дождёшься в такую погоду.

Она засмеялась, ловко и быстро отрывая сухие соцветия от стеблей.

– Правда. А мне нравится снег. Давно уже я его не видела.

Другой раз Аластар усмехнулся бы её наивной радости: снег — это же смерть, как можно радоваться смерти. Но сейчас не стал, только неопределённо качнул головой. Понимай, как угодно, то ли да, то ли нет.

Мивин не обратила внимания, а, может быть, сделала вид.

– Помню, мы с мамой всегда такими вечерами вышивали. Когда холодно — нос особенно на улицу не высунешь. А дела все уже переделаны.

У неё были быстрые и мягкие руки и белые полукружья ногтей — кошка мурлыкала от удовольствия, когда Мивин чесала её за ухом. Сейчас она блестела зелёными глазами из угла за буфетом. Думала, наверное, удастся ли ещё раз посягнуть на сметану.

Мивин замерла и мечтательно взглянула на низкий потолок. Ореол волос, подсвеченных тусклым дневным светом, делал её голову похожей на отцветающий одуванчик. Дунет ветер — и разлетятся светлые пушинки.

– Вот думаю, может, достать из сундука старую вышивку. Приятно было бы вспомнить.

Ореол вокруг её головы — вот первое, что он увидел, очнувшись на развалинах Малтильского штаба. Очнулся, и всё вспомнил.

– Ты правда никого не ждёшь? — Мивин замерла с хрупким сухими цветком в руках.

– Правда. Кого дождёшься в такую погоду, — отозвался Аластар. Он смотрел в окно на летящий снег.

"Сегодня никто не придёт", — снова вернулась мысль.

Этель не спала и не бодрствовала. Она слышала, как шелестит страницами книги Лоран, как он хлопает дверью. Даже, кажется, видела, как ветер колышет бахрому на шторе. Этель лежала и смотрела в одну точку — в ту самую, где бахрома шторы цеплялась за завиток на ножке прикроватного столика.

Она отказывалась от еды и только от лекарств не отказывалась: в размытой реальности она малодушно желала, чтобы боль и кашель не возвращались. А во всём остальном — хоть как угодно. Чувства притупились до полного безразличия.

Шторы на окне по-прежнему были задёрнуты, но Этель знала, что за ним в полумраке незнакомой улицы висит всё тот же шар белого пламени.

Потом явился Орден.

– Итак? — Он встал посреди комнаты. Без мантии, без камзола, но с тем же скорпионом, скалывающим теперь рубашку у горла. Орден будто пришёл домой после работы и очень устал. А тут ещё Этель. — Хочешь мне что-нибудь рассказать?

– Ничего, — проговорила она, едва заставляя двигаться онемевшие губы, и снова отвернулась к ножке столика.

Она закрыла глаза, а Орден принялся повышенным тоном выяснять что-то у Лорана. Этель не слушала. Точнее, постоянный шум в голове позволял слышать только оборванные фразы, смысла которых она не разбирала — слишком много приходилось тратить сил, на то, чтобы разобрать.

– Хватит кормить её снотворным. Я не просил делать из неё растение!.. Убежать. Убежать не должна! А двигаться и говорить — вполне.