Последнее отражение

Он сделал паузу, выжидая, пока слова улягутся в голове гостьи, а затем добавил:

– Некоторые вещи, разумеется, требуют особых условий хранения. Но хозяин считает, что тайна важнее стерильности.

– И что, прям все выставлено в залах? – не поверила Лина. – Нет ничего, что хранилось бы подальше от посторонних глаз?

– Конечно же, некоторые вещи периодически требуют реставрации, тогда их убирают из композиции, но затем сразу же возвращают, – заявил экскурсовод. – Идемте дальше, вас ждет много интересного!

В комнате алхимика они провели не меньше двадцати минут. Экскурсовод подводил их к каждому шкафу, рассказывал о каждом предмете. Парочка слушала с интересом, Лина же изнывала от нетерпения. Она уже убедилась, что ничего, похожего на зеркало, в этой комнате нет, и ей хотелось поскорее пройти дальше.

Закончив с комнатой алхимика, экскурсовод провел посетителей в боковую дверь, скрытую за занавеской из плотной бархатной ткани. Комната за ней была почти темной, освещенной лишь бледными лампами на полу. Стены оказались обиты черным деревом, а в центре стоял старинный стол для спиритических сеансов, с буквами алфавита, кругом из мела и тремя стульями.

– Кто желает пообщаться с потусторонним? – с усмешкой предложил экскурсовод. – Я, конечно, не обещаю, что дух Марии Антуанетты явится, но… у некоторых бывают интересные ощущения.

Он указал на кресло напротив зеркала, стоявшего в углу комнаты. Рядом висела табличка: «Зеркало из охотничьего дома князя Г., предположительно, использовалось в спиритических сеансах».

Пока парочка рассаживалась за столом, изображая спиритический сеанс, Лина приблизилась к зеркалу, стараясь подойти так, чтобы не увидеть свое отражение.

– Это зеркало… – Лина прищурилась. – Оно настоящее?

– Подлинность подтверждена. По крайней мере, его история восходит к середине XVIII века. Продавалось вместе с креслом, именно в нем появлялись духи, которых вызывали во время спиритических сеансов. Призрак сидел в кресле, но увидеть его можно было лишь в зеркале.

Экскурсовод включил лампу над зеркалом и, не спрашивая, повернул его так, чтобы оно смотрело на Лину. Та дернулась, но не успела отойти. Серебристая поверхность отразила ее, но с небольшим искажением, будто зеркало было прокрыто легким слоем жира.

Лина медленно подошла, словно по инерции, и на миг ей показалось, что ее отражение шевельнулось чуть раньше, чем она сама. Она поспешно шагнула в сторону. Экскурсовод ухмыльнулся, словно почувствовал ее страх, и вернул зеркало в прежнее положение. Затем возвратился к столу и приглушенным голосом продолжил:

– Этот стол использовался для спиритических сеансов в начале XX века. Семья одного уездного нотариуса пыталась вызвать дух погибшей дочери. Есть протоколы тех сеансов, с описаниями голосов, запахов и даже ожогов, которые появлялись на руках медиума.

Он нажал кнопку на панели у стены, и в комнате ожили звуки: вкрадчивый голос, словно нашептывающий на старой пластинке, шорохи, гулкие шаги. В центре стола зажглась тусклая подсветка, побежавшая по буквам алфавита, будто кто-то двигал невидимый указатель. Парень тихо фыркнул, а вот его подружка напряженно смотрела на стол и молчала. Лина стояла сзади, не садясь, и чувствовала внезапно вспыхнувший холод в животе.

– Но это же не тот стол, за которым проводились сеансы с этим зеркалом? – наконец спросила девушка.

– Нет, увы, – вздохнул экскурсовод. – Тот стол был безвозвратно утерян, поэтому мы просто соединили в одну композицию два разных предмета. Точнее, три. Спиритизм в то время был очень распространен, поэтому найти оригинальный стол и дополнить композицию не представило трудностей. А теперь последняя комната нашего маршрута, – продолжил мужчина. – Идемте. Но предупреждаю: экспозиция может вызвать неприятные ощущения. Людям с повышенной чувствительностью рекомендую остаться здесь.

Парень и девушка переглянулись, и оба сделали вид, что они вовсе не имеют никакой чувствительности, хотя Лина видела, что девчушка уже изрядно впечатлилась.

Экскурсовод провел их через тяжелую железную дверь. Табличка гласила: «Комната запретных обрядов. Не фотографировать».

Внутри пахло пылью, сыростью, внезапно ладаном и еще чем-то, как в давно закрытой церкви. Комната была почти целиком занята стеклянными боксами, в которых хранились обугленные портреты с выцарапанными глазами, стеклянные банки с желтоватой взвесью, где угадывалось что-то вроде когтей и волос. Один из экспонатов – старинный манекен ребенка, покрытый плесенью и пеплом, – был подписан: «Кукла из обряда перекладывания болезни. Архангельская губерния, XIX век».

На стенах висели пожелтевшие фотографии: мужчины и женщины с размытыми лицами, глаза которых были закрашены чернилами. От этого зала веяло чем-то глубоко неправильным, как будто вещи, собранные здесь, не хотели, чтобы их показывали.

Лина замерла у одного из боксов, где за толстым стеклом лежал обрядовый нож с треснутой костяной рукоятью. Хорошо был виден след запекшейся бурой жидкости, как будто нож недавно был в деле. В этот момент экскурсовод говорил что-то про влияние русской провинциальной магии на искусство, но голос его звучал глухо и как будто издалека. А когда Лина обернулась, никого уже не было. Она находилась в помещении совершенно одна.

– Эй? – позвала она.

Молчание.

Ни шагов, ни голосов, ни даже скрипа половиц. Только равномерное гудение ламп и чьи-то еле слышные вдохи. Или ей показалось?

Лина медленно шагнула назад, к двери, но та оказалась заперта. Лампы под потолком мигнули, и на мгновение Лине показалось, что они сейчас погаснут, оставив ее в темноте, но этого не произошло. У нее не оставалось выхода, кроме как идти вперед. Скорее всего, ее просто пугают. Стефан ведь говорил, что это интерактивный музей. Лина даже не удивится, если в конце выяснится, что и парочка туристов была подставной. Они вовремя исчезли, поскольку так было запланировано.

Лина добралась до следующей двери, открыла ее и смело шагнула в новый зал, но тут же пожалела о своей поспешности: дверной проем был затянут липкой паутиной, в которую она тут же вляпалась.

– Твою мать, – выдохнула Лина, стирая с себя мерзкую субстанцию.

Если она что-то и не любила в жизни, так это пауков. Даже за грибами никогда не ездила, хотя отец обожал тихую охоту. Но она могла лишь идти вперед, внимательно глядя перед собой и сбивая палкой паутину. Где уж тут грибы разглядеть?