Последнее падение

За бонус спортсмену могу засчитать: сложный заезд (заезд с шагов или с ласточки), сложный выезд (на выезде спортсмен берёт ногу в кольцо), прыжок с одной или двумя руками наверх, и иные композиции.

Думаю, все прекрасно понимают, что фигурное катание оценивается балльной системой. И после каждого выступления спортсмен получает протокол, или же на профессиональном сленге – распечатку. Там перечислены все элементы, которые спортсмен исполнил в своей программе. А также их стоимость, понижения за ошибки (недокруты, нечёткое ребро, падения), повышения за усложнения. Благодаря протоколам спортсмены понимают, где именно они допустили ошибки, что позволяет в дальнейшем их исправить.

Славянская в очередной раз вздохнула и продолжила:

– С Мороз нужно работать, много работать. Успеем ли мы?

– Давай так, – Виктор Станиславович встал со своего места, снял с лезвий защитные чехлы и шагнул на лёд. – Ты уверена, что у неё есть будущее? Не с нами, не с Академией. Пройдёт ли она жесткий отбор самостоятельно?

– Да. Я вижу её в профессиональном спорте. Мне кажется, она и в гордом одиночестве смогла бы дойти до пьедестала. – Ответила старший тренер.

– Тогда в чём проблема?

– Не знаю. И это меня пугает.

Возможно, Славянская уже тогда подозревала, что у моей истории не будет счастливого конца. Но всё же она решила дать мне шанс.

И именно это решение стало ключевым. Оно спасло меня от неминуемой участи быть забытой и покинутой всеми. За это я благодарна ей до сих пор. Ирина Владимировна стала моим ключом к спортивному будущему.

Славянская подъехала ко мне, подняла мою обмякшую тушу со льда и спросила.

– Надеюсь, что такое толчок тебе известно? Или придётся показывать?

Я постаралась стоять ровнее, чтобы казаться полностью собранной, однако это было сложно сделать на ватных ногах.

– Известно, Ирина Владимировна.

– Тогда рождается другой вопрос, – она откашлялась, после чего поправила мои волосы. – В чём проблема? Стоит всего лишь набрать скорость и нормально оттолкнуться. Все движения должны быть скоординированы. В твоём случае – руки в одну сторону, ноги в другую. Плавный нажим и резкий толчок. И раньше времени не раскрывайся. Ты крадёшь у себя пол оборота, из-за этого и падаешь. Всё ясно? – я кивнула, ожидая дальнейших указаний. – Тогда исполняй, раз ясно.

На протяжении следующего часа Славянская терроризировала только меня. Пока Виктор Станиславович работал с остальной группой, Ирина Владимировна старалась исправить мой кривой прыжок. Исправляя одно, менялось другое. И так до бесконечности. Иногда ей надоедала эта бессмысленная долбёжка и она уходила на другой круг, исправлять других провинившихся. Но моё очередное громкое падение заставляло её вернуться к моему злополучному Акселю. Русаков не мог сдержать смех, а Славянская кричала, чтоб тот не отвлекал её от работы.

До конца тренировки тридцать минут. Началась показательная часть. Мы выстроились рядом с бортом (прямо как на расстрел), ожидая своей тяжкой участи.

Могу сказать, что в нашем потоке были действительно талантливые ребята. У многих был полный набор тройных прыжков, сложнейшие комбинации, чистейшее скольжение и необычные позиции во вращении. И действительно, я во многом им уступала, но моё неукротимое желание приносило свои плоды.

Набрав достаточной скорости, сделав глубокий вдох и выдох, я полностью собралась и исполнила прыжок. Длинная дуга, уверенный нажим, резкий толчок, неплохая группировка – всё это залог удачного прыжка. Однако, как вам уже известно, у моих историй не бывает счастливых концов. И эта история не стала исключением.

Помните, я в самом начале говорила, что любой спорт – это нескончаемая боль? И неважно чем именно она вызвана. На моём пути оказалось самое незначительное препятствие. Всего лишь дырка в ледовом покрытии, в которую я случайно попала лезвием на выезде. А после – обжигающая и нескончаемая боль. Я упала плашмя, прямо на лёгкие.

Из своего опыта могу сказать, что к боли всё-таки можно привыкнуть. Со временем она перестаёт быть такой яркой и осязаемой. Но у каждого спортсмена есть топ мест, на которые падать больнее всего. В моём случае это копчик, грудная клетка, запястья и колено, правое. Открою вам завесу тайны, выезд с любого элемента приходится на правую ногу. Поэтому колени – это самые больные места всех фигуристов. И боль после падения на эти места никогда не затупляется. Она всегда яркая, будто падаешь впервые.

Но вернёмся к моей трагедии. Воздуха в лёгких совсем не осталось. Любой лёгкое движение приносило яркую вспышку в грудной клетке. Я лишь беспрерывно кашляла, при этом пытаясь получить малую дозу кислорода.

Русаков подъехал ко мне быстрее Славянской, помог подняться и усесться за бортом. Пока Виктор Станиславович приводил меня в чувства, Ирина Владимировна буравила нас взглядом полным непонимания, с нотками иронии.

– Ты как, чемпионка? Дышать то можешь? – спросил меня Русаков. В этот момент к нам съехались остальные ребята, чтобы проверить моё состояние и наскрести льда. Но надолго отсрочить тренировочный процесс у них не получилось. Славянская в приказном порядке отправила каждого заниматься своим делом. Когда я смогла через боль кивнуть, Виктор Станиславович обратился к старшему тренеру. – Ира, что делать с ней будем? Думаю, она уже не встанет, выдохлась. Да и неконтролируемые слёзы потекли – это уже стадия каюк.

Честно, я хотела ему возразить, но не смогла. Во-первых – я физически не могла этого сделать, поскольку боль в рёбрах не позволяла мне этого. Во-вторых – он был прав. У меня действительно текли слёзы, которые я не могла остановить. Мой организм явно был не готов к нагрузкам в таком количестве, и всячески на это намекал.

– Слёзы – это, конечно, хорошо. Раны не смертельные, но в медпункт сходить стоит. Если не перелом, то синяки сто процентов останутся. – Она облокотилась на борт и тихо рассмеялась. Но я услышала в её смехе нотки сожаления, которое она обычно всячески скрывала. – Я только одного не понимаю. Как можно было за одну тренировку поставить идеальный прыжок, хотя другие на это тратят месяцы, выполнить его на приличном уровне, но упасть въехал в собственную дырку от толчка? А вся проблема в том, что пролёт был хреновый. Может для всех, его было бы достаточно, но для тебя этого мало. Отправь её на боковую, Витя. Я присмотрю за стадом.

Русаков протянул мне руку, предварительно защитив мои и свои лезвия от повреждений, и повёл в сторону нескончаемых кабинетов. Где-то там и располагался медпункт.

– Это талант, Ирина Владимировна, – крикнул он ей напоследок. – Только ты могла такое отчебучить, Мороз. А прыжок был хороший. Молодец.

***

Зайдя в кабинет, мы увидели двух девушек. Одна, что была в белом халате, сортировала коробки с медикаментами, а другая, с необычным внешним видом, распаковывала упаковку тейпов.

– Стасёк, у нас пострадавшие. Твой любимый случай – падение на грудную. Теперь она на твоей совести.

– Без проблем, конечно. Но такими темпами у вас одни инвалиды и останутся. Если будут подозрения на перелом, Виктор Станиславович, то вы сами её в больницу повезёте. – Она протянула мне руку и повела вглубь комнаты. – Больно было, бедолага?

– О, салага. – Обратился он к другой девушке. – Ты тут, какими судьбами, малиновая голова? К брату заглядывала, а он тебе тумаков навешал?