Последнее письмо
Шрифт:
— Я слышала. Она забежала на минутку сегодня утром и оставила папку.
— Я позабочусь об этом, — сказал я ей.
— Я знаю, что позаботитесь, — сказала она. — Хотите, чтобы мы оставили Хавок у себя?
Первым моим порывом было искреннее — нет, черт возьми, но тут из столовой высунулась голова Кольта.
— Хавок! — он помчался вперед и упал на колени, чтобы обнять ее, а она положила голову ему на плечо. — Пожалуйста? Можно? Она может спать в моей кровати и все такое. Я буду бросать ей игрушки и кормить ее, обещаю!
— Она идет туда, куда иду я, — сказал я Аде.
— Только не в больницу. Я знаю, что она служебная собака, но туда не пускают даже служебных
Она обращалась за помощью ко мне, без сомнения. Но она и понятия не имела, как сильно я хотел быть рядом с Эллой и как тяжело мне было покидать Хавок. В моей голове пронеслась целая череда ругательств, ни одно из которых не подходило для выражения моих противоречивых чувств. Здесь Хавок будет в безопасности, и о ней позаботятся. Не похоже, чтобы мы раньше не проводили выходные порознь. Когда мы не были в командировке, ее держали в питомнике вместе с другими служебными собаками, как положено, но она была со мной каждую командировку и каждый момент с тех пор, как погиб Мак.
Но Ада была права, и Элле предстояло остаться одной.
Я глубоко вздохнул и опустился, чтобы посмотреть Кольту в глаза.
— У тебя завтра школа?
Он медленно покачал головой.
— День учителя или что-то в этом роде.
— День работы учителя, — поправила Ада.
Я кивнул и провел рукой по его отросшим волосам.
— Хорошо. Тогда ты за нее отвечаешь. Хорошо? Ее сумка в грузовике, там ее еда и любимые вещи, — чем больше я объяснял, как за ней ухаживать, тем ярче становились его глаза, а сам он стал похож на медвежонка, от которого так и веяло радостью.
Она будет в надежных руках.
Я взял ее сумку и отнес Кольту, затем опустился на колени перед Хавок, взял ее мордочку в свои руки и заглянул ей в глаза.
— Оставайся с Кольтом. Будь хорошей, — я добавил это небольшое дополнение к приказу, чтобы она поняла, что я имел в виду только защищать, а не нападать. В противном случае она могла бы показать зубы. Но это было ее право выбора, и если она проявит хоть малейшее колебание, то не сможет остаться — ей придется уехать со мной. Именно поэтому мы и ушли вместе.
Она повернула голову и посмотрела на Кольта, давая понять, что поняла не только приказ, но и то, кто он такой.
— Я вернусь через несколько дней. Оставайся. С. Кольтом. Будь. Милой.
Я отпустил ее голову, и она тут же рысью направилась к мальчику.
— Хорошая девочка, — равные доли облегчения и беспокойства пронзили меня до глубины души.
— Не стоит их разлучать, — я предупредил Аду.
— Она может укусить? — прошептала она.
— Нет. Если только кто-нибудь не станет ей докучать. Если это случится, то помоги ему Бог, потому что она отпустит его только по моей команде. Вы все еще уверены, что хотите оставить ее у себя?
— Абсолютно, — она вытерла руки о свой чистый, безупречный фартук.
— Пошли, Хавок! — сказал Кольт, выбегая из боковой двери дома, держа мячик в своих маленьких руках. Она бежала за ним рысью, виляя хвостом.
Ада наклонила голову.
— Забавно…
— Что?
— Она выглядит такой послушной маленькой крошкой. Никогда не подумаешь, что она способна разорвать кого-то на части.
— В этом плане она похожа на любую другую женщину, мэм.
Через пять минут я уже ехал к Элле и Мэйзи, наконец-то имея возможность сделать то, ради чего меня сюда отправили:
помочь.Глава десятая
Бекетт
Письмо # 2
Хаос,
Я так рада, что ты написал мне ответ! Во-первых, с днем рождения, хотя я знаю, что ты получишь это на несколько недель позже. Судя по датам на твоих конвертах, почта доходит до меня примерно за четыре-пять дней, что безумно быстро. Помню, раньше на это уходило шесть недель. Во-вторых, как на счет следующего? Давай всегда писать ручкой. Никогда не стирать, просто говорить все, что честно приходит в голову. Мы же не ставим на кон многое и не должны выставлять себя напоказ. Это нормально, что ты не умеешь общаться с людьми. По моему опыту, есть очень мало людей, ради которых стоит прилагать усилия. Я стараюсь отдавать все, что у меня есть, самым близким людям, и этот круг остается небольшим. Лучше быть замечательным для нескольких людей, чем посредственным для толпы. Поэтому позволь задать тебе вопрос, который не будет вырезан из текста — кстати, жутковато думать, что люди читают наши письма, но я понимаю.
Какой самый страшный выбор ты когда-либо делал? Почему ты его сделал? Есть ли сожаления? Большинство людей подумают, что я скажу, что это рождение близнецов или их воспитание, но я никогда в жизни не была так уверена ни в чем, как в своих детях. Это даже не Джефф — мой бывший муж. Когда он сделал мне предложение, у меня были слишком счастливые глаза, чтобы испугаться, и я не могу жалеть обо всем, что произошло, из-за моих детей. К тому же сожаление ни к чему не приведет, верно? Нет смысла переосмысливать то, что уже произошло, когда нужно двигаться вперед.
Мой самый страшный выбор был сделан в прошлом году. Я заложила «Солитьюд» — не просто отель, а огромное поместье в двести акров. Моя бабушка получила его в наследство, и я больше всего на свете хотела сохранить это наследие, но у меня все было в запущенном состоянии. Я не могла решиться на продажу земли, поэтому сделала ужасающий выбор: заложила участок и вложила все средства в ремонт, надеясь сделать из него что-то вроде роскошного места для отдыха. Я скрестила пальцы, чтобы это получилось. Между капиталом, который я взяла на улучшение домов, и кредитами на строительство новых домиков, которое начнется летом, я испытываю безумную смесь надежды и страха. Не буду врать, это даже возбуждает. Как говорится, что ни делается, то всё к лучшему, верно?
Пойду делать следующий страшный выбор… работать волонтером с осуждающими дамами из родительского комитета.
— Элла
***
Зажав под мышкой папку Мэйзи, я проверил номер палаты в телефоне, как раз когда лифт зазвенел на этаже детской онкологии. Было почти одиннадцать вечера, из-за тех моментов с Кольтом мне пришлось потратить некоторое время, но я доехал без проблем.
— Могу я вам помочь? — спросила медсестра с доброй улыбкой в костюме Дональда Дака. На вид ей было около сорока лет, и она была очень бодра, несмотря на позднее время.
— Я иду в палату семь четырнадцать к Мэйзи Маккензи, — сказал я ей. За десять лет службы в нашем подразделении я понял одну вещь: если ты ведешь себя так, будто принадлежишь к какому-то месту, большинство людей в это верят.
— Уже прошли часы посещений. Вы член семьи?
— Да, мэм, — по словам Кольта, так оно и было, так что я не лгал.
Ее глаза загорелись.
— О! Вы, должно быть, ее папа. Мы все ждали, чтобы посмотреть, как вы будете выглядеть!
Ладно, в этом я не собирался лгать. Одно дело — бросить широкое обобщение, а другое — заявить о чести быть отцом Мэйзи. Когда я открыл рот, чтобы заговорить, мне на плечо легла рука.