Последнее танго в Бруклине

– Я не твой пациент, между прочим, – сказал он, резко повернувшись к ней. – Тебе за твои советы платят, а я в них не нуждаюсь. – Что это он, прямо орет на нее, потише бы, потише.

Мэрион гордо откинула голову, но было заметно, как дрожат у нее губы. Она снова надела очки. «Как знаешь, отец», – произнесла она бесстрастно и пошла к двери.

Бен плюхнулся на стул у окна. Дождь хлестал вовсю, дразнила его своим искусственным совершенством эта ненавистная изгородь. Он вздохнул. Впервые за столько лет он позволил себе накричать на собственную дочь.

Вдруг ему стало ужасно одиноко, он потерял веру в свои силы. Может, Мэрион и права. Он, видимо, и вправду осел, только вот уж в чем он вовсе не сомневался, так это в том, что переехав к ней, он станет не просто ослом, а последним идиотом.

К вечеру между ними было заключено перемирие. Бен изо всех сил старался искупить свою вину, помогая Мэрион на кухне. К тому же это давало ему возможность держаться в стороне от ее гостей. Они оказались еще скучнее, чем в прошлый раз.

Разнося закуски, он невольно прислушивался к их разговорам, которые велись с ужасно важным видом. Один тип в твидовом пиджаке всем желающим объяснял, что им придуман замечательный план, как ликвидировать дефицит в торговле с Японией. Другой разглагольствовал про парниковый эффект. Ученая дама – этакая расплывшаяся коротышка с коротко остриженными седыми волосами, придававшими ей сходство с китайским болванчиком, – пресерьезно доказывала еще одному, курившему трубку (вонища-то какая!): «Но согласитесь, Чарльз, ваша гипотеза основывается на данных, не прошедших статистической обработки, и значит…»

Бен поставил блюдо с овощами на стол рядом с костлявым оратором, который вещал: «Нет, не спорьте, Израиль должен ускорить предоставление автономии палестинцам, не то весь мирный процесс будет сорван». Прикусив губу, Бен промолчал и почувствовал гордость за себя: сдержался-таки. У этих надутых снобов лежат в кармане ключи от всех проблем на земле. Чего проще: то там постоит, то с этими поболтает, одних похвалит, других упрекнет, а вокруг все свои, и натоплено тут хорошо, и уютно. Они бы хоть раз в жизни переночевали в парке, где когда-то стояли аттракционы, вот бы он на них посмотрел, специально бы утром приехал полюбоваться, как они потрясены.

– Папа… папа, послушай! – Мэрион перехватила его, когда он шел на кухню принести еще закусок. – Поставь пока этот поднос… Вот Присцилла, она хочет с тобой обсудить что-то насчет нагрузок, когда поднимаешь тяжести. – Крепкая на вид мужеподобная женщина, похожая на упитанного бульдога, была та самая, которая только что, он слышал, рассуждала о недопустимости сексуальных табу. Видно, у самой с этим порядочно забот.

– Вы в настоящее время гимнастикой где-нибудь занимаетесь? – вежливо поинтересовался он. Да на ней бы на самой тяжести возить.

– Конечно, я каждый день пробегаю восемь миль до завтрака, на работу езжу велосипедом, а вечером иду в бассейн и проплываю не меньше двадцати раз от борта до борта.

– Так вы, стало быть, троеборка?

– Ну что вы! – Она улыбнулась и при этом даже капельку похорошела. – Просто мне нравится ощущать себя в хорошем состоянии.

– Тогда один совет, с вашего позволения. Не надо так заботиться о своем хорошем состоянии, лучше позаботьтесь, чтобы в жизни все было как можно для вас радостнее. Тем, кто занимается регулярно, а это значит, что им нужно пятнадцать минут утром на упражнения, и только-то, вот им самое главное даже не тело свое поддерживать в форме, а извлекать из жизни максимум возможного.

Лицо Присциллы вытянулось, но тут Мэрион стала всех приглашать к столу, где уже стояло жаркое.

Только тут Бен сообразил, что просто цитировал Присцилле высказывания Эллен. Вот это да, этак он скоро и бутерброды с маслом начнет есть.

Он не был голоден, и поэтому отошел к окну, пока другие толпились у стола с тарелками. В свете фонарей изгородь была видна совсем ясно: так вся и ощетинилась, словно защищаясь. Дождь все шел, но уже не проливной, а просто осенний дождь, методично поливающий землю.

Как там эти из БВГ, не вымокнут ли до костей? Завтра на них, небось, взглянуть будет без слез нельзя… Эллен, надо думать, что-нибудь горячее им прихватит. Стало быть, ящик получится жутко тяжелый. И у нее опять разболится спина…

Все понятно, весь завтрашний день ему тут наедине с Мэрион просто не выдержать. Бен решил, что смотается рано утром.

Прижав к груди ящик с бутербродами, прикрывшись зонтиком, который почти не защищал от сильного дождя, Эллен бегом неслась по совершенно пустой улице. Она знала, как ее ждут, и не хотела опоздать, тем более что и погода сегодня ужасная. Да еще подзадержалась, возясь с духовкой: она решила сделать горячие бутерброды, поджаривала сыр. О Господи, как же она ненавидит кухню! Но по-другому никак нельзя, только духовка, не то все остынет, пока она доберется до Кони-Айленд. Завернула бутерброды в двойной слой фольги, сложила в коробку с изоляцией, может, доставит все-таки горячими.

Когда она сворачивала с Флэтбуш, пронесся грузовик, окатив ее грязью. «Свинья!» – крикнула она вслед. Явно не лучший ее день сегодня, явно не лучший. И вчера был такой же, потому что, сидя с Голди и Абдулом в ресторане, она все время чувствовала себя стесненной. Ахмед и правда оказался красив, воспитанный такой и вообще очень приятный молодой человек, но только ведь он бы не пришел, если бы его не упросила Голди, да что там упросила – заставила. Когда все кончилось, у Эллен вырвался вздох облегчения. Хорошо бы хоть Бен получше ее провел свои выходные там, в Принстоне.

Спускаясь в метро, она услышала, как тормозит у платформы поезд и лихорадочно стала складывать зонтик, рыться в кошельке – куда это жетон запропастился? Само собой, как только она этот жетон нашла, у нее перед носом захлопнулись двери вагона, а она так летела через турникет. Просто дымилась. И вот, пожалуйста, жди теперь минут пятнадцать, если не дольше. Так оно и оказалось: дольше.

Когда наконец она доехала линией «Д» до конца и вышла на Кони-Айленд, то к ее радости прекратился дождь. Платформа была высокая, и она, не заметив, что кто-то перегораживает ей путь, с разбегу уперлась в чью-то грудь.

– Эй, поосторожней, дамочка!

– Ах, извините, пожалуйста… Бен? – ее лицо просияло. – Как замечательно, что вы здесь!

– Соскучились без меня?

– Не без вас, а без вашей машины.

– Ну, это ничего, дождь-то перестал, значит, мне можно и назад ехать.

– Не смейте! – и она сунула ему коробку с бутербродами.

– Очень вам признателен! – Бен скорчил кислую физиономию, но видно было, что на самом деле он страшно рад.

Из-под колес его «камаро» в обе стороны летели грязные брызги, пока они по затопленным улицам тащились к входу в парк. Там у турникета стоял Профессор, обмотав голову и плечи полиэтиленовой сумкой, как плащом, и упершись локтями в заржавевший вагончик.

– Доброе утро, мисс Эллен!

– Извините, припозднилась сегодня.

– За стол без вас не садились, – он сделал подчеркнуто изысканный приглашающий жест. – Сюда, прошу вас.

Они пошли за ним через мокрые заросли, сразу промочив джинсы снизу почти до колен.

– А это что такое? – Эллен указала на свежий холмик земли, увенчанный маленьким деревянным крестом. – Просто как могила.

– Могила и есть, – ответил Профессор.

– Чья? – от ужаса Эллен чуть не онемела.

Профессор указал вверх, туда, где обрывались рельсы.