Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Кстати, зачем нужна была эта сенсационная поспешная реклама? К чему до завершения следствия настораживать возможных сообщников преступников? Это, безусловно, не сталинский «метод».

Сталин вообще мог узнать о «деле врачей» только из газет. Его дочь пишет: «Дело врачей происходило в последнюю зиму его жизни. Валентина Васильевна (Истомина, экономка, работавшая у Сталина. — К.Р.) рассказывала мне позже, что отец был очень огорчен оборотом событий. Она слышала, как это обсуждалось за столом, во время обеда. Она подавала на стол, как всегда. Отец говорил, что не верит в их «нечистоплотность», что этого не может быть…»

Но не была ли это последняя «вечеря» Сталина? Не был ли это тот «обед» 28 февраля 1953 года, завершившийся трагической смертью Вождя?

Впрочем, самое поражающее в «деле врачей» то, что как раз накануне объявленного предъявления доказательств преступной деятельности убийц происходит именно то, что могло составлять высший интерес их планов, — «неожиданно» умер сам Сталин.

Правда, возможно предположить и другое: Сталин мог обвинить соратников в тайной интриге против него самого. Не может не насторожить тот факт, что вскоре после его смерти подозреваемые спешно освобождаются! Очевидный детерминизм этих событий никогда не развеет подозрения об их взаимосвязанности.

Но в любом случае примечательно, что именно 2 марта пресса прекратила публикации по делу врачей.

Именно в понедельник 2 марта должно было состояться решение вопроса об объединении МГБ и МВД, и на главную роль снова возвращался Берия. Конечно, Хрущев не мог знать, как далеко пойдет Сталин, но он знал, чем закончилась карьера столь же ретивого, как он, борца с врагами наркома Ежова!

История как бы повторяла свой круг, и теперь инициировавший дело врачей Хрущев оказался на грани разоблачения и перед необходимостью форсировать события. Страх подгонял его. Он не отпускал «бесноватого Никиту» до тех пор, пока не расправился с Берией.

Кстати, что заставило его впоследствии убить Берию? Только ли разоблачение его участия в деле врачей пугало Хрущева? Не лежало ли на его совести (если у негодяев бывает совесть) другое преступление? Но может быть, в отличие от хрестоматийной библейской истории Иуд, готовых на предательство, было трое? А Хрущев оказался лишь самым «решительным»?

Какое множество вопросов! Впрочем, чтобы убить Вождя, не нужно было его «предавать за тридцать сребреников». Даже не было необходимости подкладывать ему яд. Хотя такая возможность существовала. Для каждого Цезаря находится свой Брут. В общем, под каким бы углом зрения ни рассматривать смерть Сталина, она не выглядит безупречно естественной.

Поэтому вернемся в март 1953 года и приведем еще один документ. Рукописи с воспоминаниями академика, терапевта, специалиста по сердечно-сосудистым болезням А.А. Мясникова, умершего в 1965 году, после его смерти были изъяты в закрытый архив ЦК.

Вот фрагмент из них. Только « поздно вечером 2 марта1953 г., — свидетельствует Мясников, — к нам на квартиру заехал сотрудник Кремлевской больницы: «Я за вами — к больному Хозяину». Я быстро простился с женой, мы заехали на улицу Калинина, там ждали нас проф. Н.В. Коновалов (невропатолог) и Е.М. Гараев, и помчались на дачу Сталина в Кунцево…

Наконец мы в доме (обширном павильоне, обставленном широкими тахтами; стены отделаны полированной фанерой). В одной из комнат был министр здравоохранения… (А.Ф. Третьяков. — К.Р.)

Министр рассказывал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания и речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено». Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмомчасу охранник снова посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Он был без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

То есть министр излагает официальную версию, которую «тройка», проинструктировав охрану, выдает за действительные обстоятельства событий, сместив их на сутки. Из этой версии выпадает факт о том, что больной 17 часов пролежал без внимания и помощи на полу. Исключается информация о ночном вызове на дачу Берии, Хрущева и Маленкова, после которого к больному как минимум еще 6 часов не приглашались врачи. Наступление инсульта переносится с утра 1 марта на утро второго.

Это официальная ложь, но без согласования с «тройкой» охрана лгать не могла. Таким образом, с какого-то периода охрана находится в состоянии сговора с представителями власти.

В официальной версии, распространенной для «служебного пользования» и записанной профессором А. Мясниковым со слов министра здравоохранения А.Ф. Третьякова, утверждалось, что в замочную скважину «утром в седьмом часу…охранник… увидел Сталина распростертым на полу».

Конечно, основная информация заключалась в объяснении способа обнаружения критически-бессознательного состояния Вождя, а время могло быть привязано к сроку вызова врачей утром 2 марта. Но это время — «полседьмого», которое называет и Лозгачев, настораживает.

Это не простое совпадение, а почти подсознательное желание удержать зафиксированный факт. Тем более что в рассказе Лозгачева именно этот период попадает в полосу якобы глухого сна охраны утром.

Ведь версия коменданта дачи, что Сталин упал на пол «полседьмого», основывается лишь на ссылке о якобы валявшихся там наручных часах и сообщении часового, что в малой столовой зажегся свет. Но, как видно из свидетельства Мясоедова: «все время и дальше горел свет, так было заведено».

Впрочем, существует свидетель, который подтверждает, что «удар» случился у Сталина именно к утру 1 марта.

И этот свидетель Хрущев! Правда, Хрущев лишь неосмотрительно проговорился, когда надиктовывал воспоминания:

«Наверное, начну рассказ с того последнего дня, когда мы были еще у живого Сталина… Мы у него проводили время в последний субботний вечер, и он был в хорошем настроении, казался нам здоровым, и внешне ничего не вызывало какой-либо тревоги относительно такого конца, который наступил уже к утру(1 марта. — К.Р.)».

Это «уже к утру» текущего дня — ключевая дата. Таким образом, время указано определенно, но что особо знаменательно, диктуя этот фрагмент воспоминаний, четко обозначив время и место, где началась трагическая развязка, Хрущев сразу переводит разговор на иную тему: «А сейчас скажу сразу, как-то в последние недели жизниСталина мы с Берией проходили мимо его столовой (так называемая малая столовая. — К.Р.), и он показал мне на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Видно, к ним давно никто не притрагивался. «Вот тут, наверное, и твои лежат», — сказал Берия». Стремясь увести нить рассказа в сторону, Хрущев не заметил, что снова проговорился.