Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Возможность создания в Советском Союзе атомного оружия на Западе воспринимали как весьма отдаленную перспективу. Так считали даже настроенные менее скептически исследователи Д.Ф. Хогерон и Э. Рэймонд. В 1948 году в журнале «Лук» они опубликовали статью «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?». В ней авторы писали, что «1954 год, видимо, является самым ранним сроком, к которому Россия сможет… произвести достаточно плутония для того, чтобы она смогла создать атомное оружие». Однако жизнь опровергла все скептические прогнозы.

Сталин своевременно и в полном объеме осознал государственную важность атомных исследований. Он не принадлежал к тем людям, которые недооценивают отдаленной опасности. Вовремя обратив внимание на проблему и глубоко разобравшись в ней, он не мог позволить, чтобы после жертв, принесенных в годы войны, монополия других стран на новое оружие перечеркнула результаты усилий народа.

Для решения сложной задачи были привлечены лучшие силы промышленности, конструкторских бюро, институтов, лучшие руководители и специалисты, все звенья управления и партийных органов. Люди, вовлеченные им в этот процесс, работали с полной самоотдачей, всецело поглощенные решением стоящих перед ними задач; и это приносило свои плоды.

Вождь не ошибся и в организаторских возможностях наркома внутренних дел, поручив ему кураторство атомным проектом. Один из помощников Курчатова, профессор Игорь Головин писал: «В то время административные способности Берии были очевидны для всех нас. Он был необычайно энергичен. Собрания не растягивались на несколько часов — все решалось очень быстро… В то время мы думали только об одном: что должны завершить работу как можно скорее — прежде, чем американская бомба упадет на нас».

Но обратим внимание еще на одно свидетельство, говорящее о том, что Вождь до конца разобрался в ядерной проблеме и требовал полной отдачи от специалистов. Сын Берии, Серго, пишет: «Сталин торопил и с водородной бомбой. Надо отдать ему должное, ничего без его ведома тут не делалось. Здесь средств у него было много — от материального поощрения людей, занятых в проекте, до давления. Но помогал безусловно».

Со дня встречи с Курчатовым, 25 января, до пуска первого в Европе советского уран-графитового реактора (25 декабря 1946 года), в котором была осуществлена управляемая цепная реакция, оставалось ровно 11 месяцев. До испытания первой советской атомной бомбы — три года и семь месяцев.

Затраченные усилия дали результаты. Уже 6 ноября 1947 года Советский Союз объявил, что «секрета атомной бомбы больше не существует». Первая советская атомная бомба была взорвана на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 года — монополия США на новое оружие была ликвидирована.

И хотя официальных сообщений о взрыве не было, 23 сентября президент США Трумэн объявил, что в одну из последних недель в СССР произошел атомный взрыв. Аналогичные заявления были сделаны английским и канадским правительствами. В связи с этим в заявлении, опубликованном 25 сентября, сообщалось:

«…ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В.М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета уже давно не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении атомное оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америки приняли это заявление В.М. Молотова как блеф, считая, что русские могут обладать атомным оружием не ранее 1952 года Однако они ошиблись, так как Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году.

Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований…» Как говорится: «для кручины нет причины».

Конечно, информация, полученная сталинской разведкой от сторонников Советского Союза среди зарубежных ученых, позволила ускорить работу. Но в отечественных разработках были найдены собственные оригинальные решения.

Наши ученые не копировали слепо американскую бомбу. Специалисты СССР создали конструкцию на принципиально иной основе. Если в американском варианте плутониевый заряд как бы «выстреливался в стволе, за счет чего начиналась цепная реакция», академик Харитон предложил иную конструкцию. Вместо эффекта стреляющего ствола применялся принцип «обжатия шара».

Более сложная схема дала не только лучший КПД. Это позволило СССР к августу 1953 года опередить американских специалистов в создании водородной бомбы. Одновременно, впервые в мире, именно советской наукой была решена проблема использования атомной энергии в мирных целях.

После первого испытания атомной бомбы Сталин пригласил Курчатова и его ближайших помощников для обстоятельного разговора.

«Такое приглашение, — пишет Серго Берия, — в те годы расценивалось посильнее, чем самый высокий орден. Ученые остались довольны приемом. Все получили колоссальное материальное вознаграждение, автомобили, для них были построены дома. Словом, труд атомщиков был оценен по достоинству».

Однако организаторская роль Сталина в овладении ядерной мощью была не только в своевременной оценке ее значимости и всемерной поддержке необходимого темпа исследований и разработок. Решаемая задача потребовала создания новых технологий, приборов, станков, принципиально новых отраслей науки и техники, и не только в области атомных исследований. Без активных и последовательных действий Вождя в столь короткие сроки задача оказалась бы невыполнимой.

Ученые, а не переполненные личным пессимизмом Ахматовы или злобствующие Зощенко стали подлинными героями сталинского времени. И победы советской науки восторженно встречались всеми слоями общества; они отвечали национальным и патриотическим чувствам народа и воспринимались как торжество социалистического строя.

С подачи шестидесятников в советской историографии сложилось мнение: после войны Сталин якобы инициировал гонения против кибернетики, которую официально «представляли как лженауку». Конечно, это не соответствовало истине. Такую чушь могли писать лишь злобствующие или ограниченные и недалекие люди. В действительности все было наоборот. Более того, складывается впечатление, что «критика» кибернетики была лишь дымовой завесой, необходимой Сталину, чтобы не раскрывать своих планов.

На самом деле под завесой «разгрома кибернетиков» в обстановке строжайшей секретности в стране интенсивно велись работы по созданию вычислительной техники. «Осуждению» подвергались идеалистические мечты о создании искусственного интеллекта. Однако для гуманитариев-историков уловить такую особенность сталинской политики оказалось недостижимой умственной задачей — упражнением из области высшего пилотажа.

Из людей, сочинявших антисталинскую историю, вряд ли кто знал, что в действительности понималось под «кибернетикой» в 1948 году. Впрочем, даже сегодня мало кто может сказать, чем теория Н. Винера отличается от современных взглядов на эту науку.

Поэтому приведем еще одно свидетельство сына Берии. Серго Берия писал в середине 90-х годов: «Я как-то рассказывал своим нынешним коллегам, что у меня в институте тогда было вычислительных машин больше, чем сегодня. Одиннадцать! Да, большие по объему, еще первого поколения, но — были! Отечественная, кстати, техника.

Все расчеты и в атомном проекте, и в ракетном, да и других системах крупных были сделаны на нашей вычислительной технике… основные разработчики находились в Киеве и Харькове. Профессор Лебедев, целый ряд других ученых создали эти машины с помощью атомного комитета. Они предназначались изначально для реализации ядерного проекта».

Директор и главный конструктор НИИ «Комета» Серго Берия, работавший в области ракетной техники и знакомый с проблемой не понаслышке, хлестко пишет: пока «партия давила лженауку кибернетику, страна выпускала для оборонки эти крайне необходимые нам машины.