Последние сумерки
Шрифт:
В окнах горит свет. Она с бьющимся сердцем приоткрывает дверь, которая, как всегда, не заперта…
«Немая сцена» – это именно то, что сейчас происходит!
Она ожидала, что ее могут захлестнуть эмоции. Но не такие… Яркий свет, какого здесь никогда раньше не бывало, наполняет комнату чувством благополучия и комфорта. Вроде – все то же самое. И мебель, и стены, и картины, и… картины на стенах. Все то же самое, только и в помине нет того запустения и убогости, которые она помнит. Все стало неуловимо, но явно лучше.
Люди, сидящие в гостиной синьора Мигеля за круглым
Самое главное произошло тогда, когда она с тревогой и недоверием медленно повернула голову в ту сторону, куда обратились их с трудом оторвавшиеся от нее взгляды. Юлия вскрикнула. И ей показалось, что кто-то в комнате коротко вскрикнул с ней в унисон, словно раненый зверь.
В дверях маленькой кухни стоял с бокалом вина в руке очень бледный, неестественно красивый, так, что даже стал не похож на себя, но живой… Антонио!
Они вскочили со своих мест одновременно. Но Антонио, стоявший ближе всех, потому что кухня граничила с прихожей крошечной квартирки, успел первым подхватить ее под локоть, когда девушка опасно покачнулась вперед.
– Юлия!! О боже, Юлия, мой ангел! Что с тобой?!!
– Сеньорита Юлия… Юлия… – загудел синьор Мигель, который, как всегда, когда волновался, повторял все по два раза. – О, как я рад… как я рад…
– Добрый вечер, сеньорита! Вам нехорошо?! – послышался встревоженный возглас в любых обстоятельствах вежливого Хуана.
– Ей плохо! Ее тошнит! – с простотой, позволенной сумасшедшим и гениям, заявила Хуанита.
Она не могла ничего ответить, потому что у нее действительно потемнело в глазах и резко ослабли колени. Потому, что слезы душили слова, застряв едко-горьким комком в горле. И еще потому, что, обессиленно опускаясь на диван с холщовыми подушками, куда подвел или, скорее, донес ее Антонио, мысленно воздавала благодарности дону Карлосу! Хвалу и благодарность, горячую и искреннюю, за его заботу о ней даже после гибели.
– …Юлия, Юлия, мой ангел… ты… ты…
Антонио, а это был действительно он, не отпускал ее руки, усевшись рядом на диване. Он то и дело подносил их к губам, а потом сразу отпускал и начинал бормотать что-то восторженно-нечленораздельное.
– Ты жив?!!
Только и смогла выдохнуть Юлия, когда наконец справилась с комком в горле.
– Ты жив!!!!
Его глаза, только что смотревшие с таким восторгом и счастьем, вдруг потухли. Словно кофе, остывший за ночь в оставленной на подоконнике чашке.
– Антонио!
Юлия не могла поверить, что снова произносит это имя не в своих горестных воспоминаниях, а обращаясь к человеку, которому это имя принадлежит. И потому повторила еще раз, словно заново пробовала на вкус каждую букву:
– Антонио. Я ведь думала, ты погиб. А ты… ТЫ ЖИВ!!!
Он отвернулся, быстро и как будто с досадой. Она не поняла почему, но ей показалось, что в глазах цвета кофе сверкнуло что-то вроде
ненависти. Он бегло, но не настолько, чтобы это не укрылось от Юлии, переглянулся с синьором Мигелем. И оба отвели глаза.– Что… Что…
Она не успела задать вопрос. Даже не успела его сформулировать у себя в голове.
– Сеньорита Юлия! – быстро заговорил Хуан, подходя к ней и, по своему обыкновению, робко улыбаясь, – сеньорита Юлия, выпейте вина! Вы, наверное, с дороги?
Он метнулся к буфету, достал сверкающий чистотой бокал и стал наливать в него из бутылки явно дорогой коллекционной «Риохи».
– Нет-нет!
Юлия даже выставила вперед руку ладонью вперед, словно защищаясь. Так внезапно, что рука Хуана дрогнула, и на белоснежной скатерти расплылись несколько кроваво-красных точек.
– Нет, не нужно, спасибо, – улыбнулась она, извиняясь. – Лучше можно… чаю? Я так устала в дороге, что боюсь…
Она попыталась сгладить ситуацию. И вдруг ребенок у нее в животе шевельнулся впервые так явно, что она замолчала.
– Да! Хорошо, конечно!
Хуанита бросилась в кухню. Но перед тем, как скрыться за дверью кухни, проходя мимо Юлии, быстро сжала ее руки во влажных и мягких, совершенно как у отца, ладонях.
– Как мы рады вас видеть, сеньорита Юлия… как рады, – бормотал Мигель, выпучивая и без того выпуклые круглые глаза за толстыми стеклами очков в роговой оправе.
– И я… я тоже… очень…
– Мы часто вспоминаем вас, сеньорита, – тихо сообщил Хуан, которому даже врожденная вежливость не мешала смотреть на нее не отрываясь. – Знаете, почти каждый день с тех самых пор, как…
– Да-да, и я, я тоже вас вспоминала…
Боже… какие же они родные! Это даже странно, обычно такая радость бывает, когда вернешься домой из очень долгой и утомительной поездки, а у нее – все наоборот. В чужой стране, у посторонних, в принципе, людей… но они такие родные и милые, и с этим уж ничего не поделаешь. Да и не нужно, и еще… АНТОНИО ЖИВ!
– Но как ты…
Несколько придя в себя после жасминового чая Хуаниты, Юлия устремила на Антонио изумленный взгляд.
– …как ты остался жив? Я ведь своими глазами видела, как ты… как…
Антонио нахмурился. Махнул рукой, раздраженно отвернувшись.
– Не надо об этом, – попросил он, – потом это… А что с тобой? Почему ты здесь?
– Я здесь потому… – она запнулась, не представляя, с чего начать свой рассказ, и сомневаясь, нужно ли его начинать, – потому…
И вдруг вскинула на Антонио глаза. Она даже забыла на миг об ужасных обстоятельствах, приведших ее сюда.
– Ты так хорошо говоришь по-русски?! Даже почти без акцента… С каких это пор, интересно, а?
– С некоторых… кх-м… – со странной ухмылкой ответил Антонио и тут же повторил вопрос. – Так почему ты здесь?
Радость Юлии погасла так же быстро, как и загорелась.
Она вспомнила все, и тяжесть, навалившаяся ей на плечи, сделалась еще тяжелее и невыносимее от сознания того, что она собирается часть ее перекинуть на плечи этих ни в чем не повинных людей. Она подняла глаза, понимая, что когда-нибудь ведь придется все-таки это сказать.