Последние сумерки
Шрифт:
Взгляд упал на одну из парадоксальных картин Хуаниты. Ту, где фиолетово-черный монстр держит на руках тонкое, невесомое существо, некоего полупрозрачного светящегося эльфа. Как?! Откуда эта несчастная помешанная девочка могла знать тогда обо всем? Юлию посетило отчаянное желание прямо сейчас, здесь всучить Хуаните в руки кисти и бумагу. Быть может, она уже знает, чем все это закончится?!
Но Хуанита, явно находясь в эйфории от перевозбуждения, только глядела на нее выпуклыми глазами, такими же точно, как у отца, и глупо улыбалась. Губы Юлии растянулись в горькой усмешке.
Взгляд снова магнитом притянуло к картине, где два существа, такие разные, такие несовместимые,
– Мне нужна помощь.
Выговорила она наконец, после того как долгая звенящая южными цикадами пауза заполнила стены теплой комнаты холодом тревоги.
– Да. Мне очень нужна помощь, и я не знаю, к кому обратиться, кроме вас.
…Потом они, конечно, сидели все вместе за круглым столом, покрытым все той же брусничной скатертью.
И конечно, Юлию угощали ее любимыми блюдами, которые странно было видеть в таком изобилии именно здесь. Она ела и хамон, и мидии, и хрустящий хлеб, и еще что-то такое, не чувствуя вкуса пищи. Впрочем, его особенно никто не чувствовал в этой странной компании.
Все они галдели, как и подобает шумным испанцам, оживленно жестикулируя, пока она рассказывала, что в Москве у нее большие проблемы. И что она приехала сюда надолго. И если честно – опасность угрожает ее жизни.
После потрясенной паузы, нужно отдать должное такту этих странных людей, все стали деловито предлагать варианты.
О! Вы можете остаться здесь, у нас, конечно же, сеньорита Юлия, остаться у нас… – гостеприимно гудел синьор Мигель. – И комната Моники… моей милой Моники… если вам, конечно, не… – он смущенно замолчал.
– Она не может здесь остаться без вида на жительство, папа, – Хуан, единственный здравомыслящий человек в этой семье, внес свою лепту в попытку решить вопрос.
– Как нелегал! – азартно воскликнул синьор Мигель! Пусть остается как нелегал – здесь полно нелегалов из России, о! Их столько!!
– И с каждым годом их становится все больше и больше, – печально и обреченно вставил Хуан.
– А можно еще…
Они продолжали предлагать варианты, один наивнее и бредовее другого. Все это время Антонио молчал, не сводя внимательных, пытливых с то и дело меняющейся в лице Юлии. Она то розовела, то бледнела, то вновь покрывалась румянцем. И во многом именно благодаря этим взглядам.
– Спасибо вам… Я не могу вас так обременять, – пробормотала наконец она. – Не могу, не имею права, я понимаю, но… – она обвела затравленным взглядом стены уютной гостиной, – у меня правда нет другого выхода. Правда.
Она замолчала, виновато опустив плечи.
– Есть.
Это произнес Антонио, вставая из-за стола и решительно ставя на стол пустой бокал.
Взгляды обратились на него. И они были такими, будто уже все, кроме Юлии, знали, что это за выход.
…Она, конечно, была в шоке. Еще бы! Еще в каком! После бегства из квартиры Вячеслава, после перелета, после разочарования, пережитого перед дверями «новой» Трамонтаны. А уж после воскресения Антонио – это и вовсе немудрено.
И находилась в шоке все то время, пока он, решительно взяв ее за руку и вытащив из-за стола, простился с хозяевами. Те, кстати, не возразили ему ни словом, ни жестом. А потом Антонио увел Юлию на темные, благоухающие сигарами и цветами улицы Тоссы де Мар. Она была в шоке и дальше. Когда тот самый Антонио, которому еще не так давно не хватало денег на лишнюю дозу, открыл перед ней дверь отличнейшего авто. И повез по серпантину, вызывающему тошноту, в сторону Барселоны.
– Но я живу в «Дон Жуане», – попробовала возразить Юлия.
– Ты живешь
у меня, – твердо сказал Антонио. – И не спорь.– Я не спорю… – ошеломленно согласилась она, – только вот…
– Что – только?
– …где ты сам-то живешь?
Он, кажется, хотел сказать что-то другое. Но сдержался и, коротко ответив «увидишь», сосредоточился на дороге.
Его пальцы, длинные, смуглые, сильные, крепко держат руль.
Мимо мелькают знакомые очертания пригородов и огни придорожных кафе. В приоткрытое окно ароматный ночной воздух врывается наглым сорванцом и ласково треплет ей волосы… Естественно, что, отдавшись чувству безопасности, организм сказал «все!». Странно было бы по-другому. Прикрыв на мгновение воспаленные уставшие глаза, Юлия крепко уснула.
– Спи, мой ангел… – услышала она уже на грани реальности и грез смягченный нежной хрипотцой голос. – Спи и уже ничего не бойся.
Глава 9. Влюбленный вампир
«…Буса Белояра и 70 иных князей распяли в ночь с четверга на пятницу 20/21 марта 368 года. Затмение продолжалось с полночи до трех часов 21 марта. И это были первые часы Нового Дня Сварога.
Сняли с крестов тела Буса и иных князей в пятницу. Потом их повезли на родину. По кавказскому преданию, на родину тело Буса и иных князей привезли восемь пар волов. Жена Буса повелела насыпать над их могилой курган на берегу реки Этоко (приток Подкумка) и воздвигла на кургане памятник, сделанный греческими мастерами („хотя памятник ниже его, но сходство с ним уязвило мое сердце…“ – пела она, согласно легенде). Она же, дабы увековечить память Буса, повелела переименовать реку Альтуд в Баксан (реку Буса)…»…
Больше полугода прошло с того момента, как он снова увидел Юлию. И жизнь, то есть то, что они со Стефанией называли жизнью, вновь обрела смысл, надежду и… цель.
В Каталонию, в пригород Барселоны, в одинокий дом на холме снова пришла весна.
…Антонио почти засыпает. Бриз ласково трепет его по щекам. Разглядывая на просвет солнца красно-желтые, дрожащие пятна своих век, он, не открывая глаз, знает, что Стефания, расположившись невдалеке на таком же валуне, полулежит, глядя на блестящие, сине-зеленые волны.
Откуда-то снизу, не давая окончательно отключиться, раздаются негромкие, непрерывно-ритмичные звуки. Это Юлия, лежа на животе, увлеченно колет плоским камушком молодые миндальные орехи. Целый пакет, плотно набитый ими, лежит с одной стороны от нее, ожидая своей участи, а с другой зеленеет и уверенно увеличивается внушительная кучка бархатно-оливковых скорлупок. Юлия действует почти как автомат, четкими, отлаженными движениями: укладывает на плоскую поверхность очередной орех, затем наносит несильный точный удар, сопровождаемый приятным хрустящим звуком расколовшейся скорлупы, и вот уже нетерпеливые пальцы проворно достают белоснежную сердцевину, скорлупа летит в сторону, орех – за щеку, а на «плаху» уже возложена следующая «жертва».
Он посмотрел сверху вниз, увидел, как разлетаются от ветра блестящие пряди волос, разбавленных серебром седой пряди, обнажая время от времени трогательно-розовую кожу головы. А ведь раньше волосы у нее были… Белые. Да – в памяти неустойчиво мерцает теплым, душистым облаком что-то растрепанно-трогательное, похожее на перышки встрепанного ангела.
Юлия повернулась, посмотрела на него, сощурив глаза от солнца.
– Хочешь? – спросила она с полным ртом орехов и, не дожидаясь ответа, протянула через минуту горстку ровных, продолговатых ядрышек. Она улыбалась.