Последний бой майора Петтигрю

Нахмурившись, он провел рукой по волосам, которые стояли, словно щетка, и определенно нуждались в стрижке, и решил по возвращении немедленно сходить к парикмахеру. Сделав глубокий вдох, он приказал себе промаршировать мимо спальни в гостиную, по пути бодро пожелать ей спокойной ночи и держать себя в руках.

Выйдя из ванной с лампой в руках, он обнаружил, что она сидит в постели, оперевшись подбородком о колени. Волосы ее рассыпались по плечам, и она казалась очень юной — или, может быть, очень ранимой. Когда она подняла на него взгляд, ее глаза сияли.

— Я думала о здравомыслии, — сказала она. — О том, как зыбко все будет, когда мы вернемся в реальный мир.

— Надо ли думать об этом сейчас? — спросил он.

— И я подумала: не лучше ли будет, если мы с вами займемся любовью сейчас, пока еще пребываем в этом прекрасном сне.

Она посмотрела ему прямо в глаза, и он понял, что нет нужды отворачиваться. Волна восторга пробежала по нему, словно прилив прошуршал по песку, и он увидел, как его желание отразилось в румянце у нее на щеках. Не было ни суеты, ни волнения. Он не стал обесценивать ее слова, переспрашивая, уверена ли она. Он просто повесил лампу на крюк, опустился на колени, взял ее руки в свои и поцеловал ее ладони и запястья. Когда он поднял к ней лицо и ее волосы, словно темный водопад, опустились вокруг них, слова внезапно оказались не важны — поэтому он не сказал ничего.

Ранним утром он на одной ноге стоял на гладком валуне у озера и наблюдал, как солнце искрится в заиндевелых камышах и растапливает ледяное кружево на глинистом берегу. Было холодно, но сухой воздух был просто божественным, и он поднял лицо к небу, чтобы ощутить тепло солнечного света. На плечах стоящих вдалеке гор лежали снежные эполеты, и гора Сноудон пронзала синее небо своими острыми белыми гребнями. Одинокая птица, ястреб или орел, с пушистыми кончиками гордых крыльев, парила на восходящих потоках воздуха, обозревая свое королевство. Воздев руки к небу и растопырив пальцы, он вдруг спросил себя, ликует ли сейчас сердце этой птицы, как его собственное, когда он стоит, опираясь ногами о землю, ставшую новой и юной. Не так ли, думал он, чувствовал себя первый человек на земле; правда, Эдем всегда рисовался ему теплым июльским садом со спелыми персиками и жужжанием ос. Сегодня же он был скорее первопроходцем, в одиночку столкнувшимся с суровой красотой загадочного нового мира. Он чувствовал себя полным жизни и был рад усталости и легкому зуду в мышцах, которые всегда следуют за физической нагрузкой. Приятное тепло внутри было единственным напоминанием о ночи, которая словно стерла много лет из его возраста.

Он взглянул на стоящий на пригорке домик, мирно дремлющий под подернутой инеем крышей. Из трубы, лениво изгибаясь, подымался дым. Он оставил ее спящей — она лежала на животе, обхватив подушку, волосы ее совсем спутались. Избыток энергии не давал ему оставаться в постели, и он как можно тише оделся, развел огонь и поставил чайник с водой на маленькое пламя, чтобы он медленно закипал, пока он гуляет. Ему хотелось разобраться в событиях ночи, упорядочить и каталогизировать свои чувства, но этим утром он был способен лишь ухмыляться, хихикать и махать пустому миру в приступе дурацкого счастья.

Пока он глядел на дом, французское окно отворилось, и она вышла в сад, щурясь на солнце, уже полностью одетая. На плечи она набросила одеяло, а в руках несла две кружки чая, над которыми поднимался пар. Улыбаясь из-под спутанных волос, она осторожно ступала по каменной тропинке. Он замер, словно малейшее неловкое движение могло вспугнуть ее.

— Надо было меня разбудить, — сказала она. — Надеюсь, ты не собирался потихоньку ретироваться?

— Мне надо было немного попрыгать, поколотить себя в грудь, огласить окрестности победными воплями, — пояснил он. — Мужские традиции, сама понимаешь.

— Ну-ка, ну-ка! — со смехом сказала она, глядя, как он выделывает полузабытые танцевальные па, прыгает с кочки на кочку и, наконец, с боевым воплем пинает большой камень. Тот плюхнулся в озеро, а майор моргнул и потряс ушибленной ногой.

— Пожалуй, это максимум, на который я способен, — признался он.

— Теперь моя очередь, — сказала она, протянула ему кружки и закружилась в сторону озера. Встав в ледяную воду, она испустила долгий переливчатый крик, который звучал так, словно исходил из глубины самой земли. В воздух вспорхнула стая уток, и она со смехом махала им вслед, глядя, как они летят над водой. Затем она подбежала к нему и с разгону поцеловала — он тем временем, раскинув руки, пытался удержать равновесие.

— Тише-тише, — сказал он, чувствуя, как выплескивается на руку горячий чай. — Страсть — это прекрасно, но не стоит разливать чай.

Потом они нашли два больших валуна и сидели на них, попивая чай и закусывая двумя последними миндальными пирожными, слегка зачерствевшими, смеясь и время от времени разражаясь криками и восклицаниями. Он изобразил йодль, а она в ответ спела ему пару фраз из песенки, которую ей пели в детстве. Озеро плескалось у их ног, горы поглощали их крики, небо раскинулось над ними, словно синий парашют, и он думал: как все же прекрасно, что жизнь в конечном итоге оказалась куда проще, чем ему казалось.

Глава 23

По дороге в Эджкомб он впервые в жизни не чувствовал, что возвращается домой. Казалось, что, чем ближе они подъезжали к деревне, тем более неосуществимыми казались его надежды, а в животе что-то напрягалось, и во рту появлялся привкус желчи. Он пообещал Жасмине, что отвезет ее на свадьбу, и вместо того, чтобы уехать накануне вечером, они встали еще до рассвета. Теперь они ехали на юг, проносясь по центральным графствам, и даже проигнорировали соблазнительный зов Стратфорда-на-Эйвоне, хотя оба загляделись на манящий поворот. Он мрачно проехал мимо лабиринта лондонских аэропортов и впервые в жизни не воодушевился, завидев первые приметы южного побережья.

— Мы совершенно не опаздываем, — сказала она с улыбкой. — Надеюсь, Найва не забыла приготовить мне одежду.

Она позвонила по мобильному телефону и договорилась, что миссис Расул даст знать родственникам, что она появится на свадьбе, и подготовит для нее подходящий наряд. Во время разговора она рассмеялась, а потом объяснила ему, что миссис Расул приготовит на обед лишнюю порцию расмалаи — в его честь.

— Ее очень огорчает моя свекровь, которая без конца меняет меню и порывается пересчитать все зубочистки, чтобы не заплатить лишнего, — добавила она. — Поэтому она обрадовалась, узнав, что мы будем представителями сопротивления.

— Ты уверена, что мне надо с тобой идти? — спросил он. — Ужасно будет, если они из-за этого решат все отменить.

— Найва устроила так, что мы можем подождать прихода имама и войти после него, — сказала она. — Тогда уже будет невозможно что-либо отменить. Они будут вне себя от злости, чему я рада, но им придется подписать все бумаги, и магазин перейдет Абдулу Вахиду, так что они уже ничего не смогут сделать.

Она умолкла, глядя в окно.

— Ты уверена насчет магазина?

— Мой муж наверняка был бы рад, что его дело перешло по наследству. Он легко отдал этот магазин мне, а я так же передам его Абдулу Вахиду, чтобы они с Аминой и Джорджем могли жить своей жизнью — так же, как это когда-то удалось мне.

— Подобное бескорыстие в наши дни редкость. Я тобой восхищен.

— Эрнест, ты и сам бескорыстен. Ты отказался от Шотландии, чтобы спасти меня.

— Если бы все бескорыстные поступки вознаграждались подобным образом, — сказал он, — мы были бы нацией святых.

Они въехали в деревню по узкой задней улочке. В бледных лучах солнца Роуз-лодж выглядел весьма приветливо, и они поторопились войти внутрь, чтобы избежать взглядов соседей.

На кухонном столе стоял теплый чайник, рядом валялись остатки сэндвича с ветчиной и помятая газета. В раковине громоздились грязные тарелки и стояла жирная картонка с высохшими остатками жареного риса.