Последний человек

Перед уходом мы простились с нашими милыми женами. Я мало надеялся на успех и попросил Айдрис не оставлять мою сестру. Пердига же, схватив меня за руку, увела в соседнюю комнату и, бросившись в мои объятия, плакала долго и горько. Я пытался успокоить ее, уговаривал не терять надежду и спросил, отчего так пугает ее поражение.

— Милый, милый Лайонел, — воскликнула она, — защитник мой с детства! Судьба моя висит на волоске. Сейчас все вы со мной — ты, спутник моего детства; Адриан, который дорог мне словно близкий родственник; Айдрис, сестра моей души, и ее милое дитя. А ведь сегодня мы, быть может, вместе в последний раз! — Внезапно оборвав свою речь, она воскликнула: — Ах, что я сказала, глупая! — Она бросила на меня испуганный взгляд, но тут же заговорила спокойнее, просила не слушать ее слов: они ничего не значат, и зачем она безумствует? Ведь, пока жив Раймонд, она счастлива.

Но простилась она со мной, все еще плача. Раймонд, уходя, взял Пердигу за руку и выразительно посмотрел на нее; она взглядом показала ему, что поняла и согласна.

Бедняжка! Сколько пришлось ей выстрадать! Я так и не смог вполне простить Раймонду испытаний, каким он ее подвергал, и только из эгоизма. В случае неудачи он намеревался уехать в Грецию, даже не простившись с нами, и никогда более не возвращаться в Англию. Пердита была согласна, его желания были главным законом ее жизни, а выполнение их — величайшей ее радостью. Но оставить всех нас, самых близких ей людей, спутников счастливейших лет ее жизни, и к тому же скрывать страшное решение — это едва ли было ей под силу. Она уже готовилась к отъезду и обещала Раймонду, что в решающий вечер, пользуясь нашим отсутствием, проедет первый перегон на их пути, а он, когда убедится в своем поражении, незаметно ускользнет от нас и догонит ее.

Узнав впоследствии об этих планах, я был глубоко оскорблен пренебрежением Раймонда к чувствам моей сестры. Однако, поразмыслив, я понял, что сильнейшее возбуждение, в каком он находился, снимает с него эту вину. Если бы он дал нам заметить свое состояние, то, вероятно, действовал бы более разумно; но усилия, с какими он старался быть внешне хладнокровным, лишали его самообладания. Я убежден, что в худшем случае он уехал бы не дальше морского порта и вернулся, чтобы проститься с нами и посвятить в свои планы. Задача, которую он возложил на Пердиту, не становилась от этого легче. Он взял с нее клятву, что она не проговорится; и то, что свою роль в этой драме ей предстояло играть одной, было особенно мучительно. Вернусь, однако, к моему повествованию.

Вначале дебаты были долгими и громогласными и часто длились лишь затем, чтобы протянуть время. Теперь же каждый боялся, что наступит последний срок, а выбор еще не будет сделан. Парламентарии, против обыкновения, хранили молчание или переговаривались шепотом. Обычные мелкие дела были быстро закончены. Герцог *** выбыл из состязания еще в его начале; борьба шла между лордом Раймондом и мистером Райлендом. Последний был уверен в своей победе до тех пор, пока не была предложена кандидатура Раймонда, и тогда он стал яростно бороться за голоса. Каждый вечер, появляясь в парламенте, полный нетерпения и гнева, он с противоположной стороны зала заседаний палаты общин⁸⁵ бросал на нас сердитые взгляды, словно пытаясь уничтожить этим налги надежды.

В английской конституции все предусмотрено для мирного исхода борьбы. В последний день ее разрешается оставлять лишь двух кандидатов, и, чтобы избежать, если возможно, финальной схватки, одному из них за добровольный отказ предлагается какая-либо выгодная и почетная должность, а также некоторые преимущества на следующих выборах. Как ни странно, однако, не было еще случая, чтобы кто-либо из кандидатов на это согласился, поэтому данный параграф закона как бы устарел и во время дебатов ни разу не был нами упомянут. Когда нам предложили образовать комитет для избрания лорда-протектора, парламентарий, выдвинувший кандидатуру Райленда, встал и, к нашему крайнему изумлению, объявил, что тот свою кандидатуру снимает. Эго было встречено сперва молчанием, затем глухим гулом голосов, а когда председатель объявил, что избранным считается лорд Раймонд, раздались аплодисменты и восторженные крики. Оказалось, что нам нечего было опасаться поражения; если бы мистер Райленд и не вышел из борьбы, наш кандидат был бы избран единогласно. Теперь, когда борьба окончилась, каждый вновь почувствовал прежнее уважение к нашему другу и былое восхищение им. Все поняли, что Англия не имела еще протектора, столь способного справиться с многотрудными обязанностями этого высокого поста. Все голоса слились в один, и этот голос повторял имя Раймонда.

Раймонд явился. Я сидел в одном из кресел на самом верху и видел, как он шел по проходу к столу спикера. Присущая ему скромность возобладала над торжествующей радостью. Раймонд неуверенно огляделся, словно глаза его были затуманены. Адриан, сидевший рядом со мной, поспешил к нему, прыгая через скамьи. Это ободрило нашего друга; когда он заговорил, неуверенность его исчезла и он выступил во всем блеске своей победы. Предыдущий протектор, торжественно вводя его в должность, вручил ему текст присяги и полагающиеся знаки отличия. Парламентарии разошлись. Первые лица государства окружили вновь избранного лидера и проводили в правительственный дворец. Адриан куда-то исчез; когда вокруг Раймонда остались лишь близкие друзья, он вновь появился вместе с Айдрис, чтобы поздравить друга с успехом.

Но где же была Пердита? Заботливо подготовив на случай поражения свое незаметное бегство, Раймонд настолько обо всем теперь позабыл, что осведомился, где она. Услышав о ее таинственном исчезновении, он все вспомнил. Адриан уже пытался найти ее, полагая, что тревога должна была привести Пердиту куда-нибудь поближе к парламенту и теперь ее отсутствие могло означать несчастный случай. Но Раймонд, ничего не объясняя, покинул нас, и через минуту мы услышали, как он проскакал по улице, невзирая на дождь и ветер, которые, казалось, бушевали по всей земле. Мы не знали, как далеко он отправился, и разошлись, думая, что они скоро вернутся во дворец вместе и что им сейчас стоило бы остаться вдвоем.

А Пердита со своим ребенком была уже в Дартфорде⁸⁶ и безутешно рыдала. Она распорядилась насчет продолжения пути, уложила уснувшую малютку на кровать и несколько часов провела в муках. Она то смотрела из окна на борьбу стихий, думая, что и они — против нее, то в мрачном отчаянии слушала шум дождя, то склонялась над своей крошкой, столь похожей на отца, и со страхом думала, что та унаследует те же страсти, те же неукротимые порывы, которые были его несчастьем. И тут же с восторгом и гордостью увидела на ее лице прекрасную улыбку, столь часто озарявшую лицо Раймонда. Это успокоило ее. Она подумала, что владеет бесценным сокровищем — любовью своего супруга, подумала о гении, возвышавшем его над современниками, о его преданности ей. Пердите стало казаться, что всем другим, кроме него, можно пожертвовать, и даже с радостью; что это было бы умилостивительной жертвой ради сохранения высшего блага, каким был он; что судьба требует от нее этой жертвы, этого доказательства ее любви к Раймонду, и что приносить ее надо радостно. Она представила себе их жизнь на греческом острове, где он решил уединиться, представила себе, как станет заботиться о нем, о прелестной Кларе, как они будут вместе ездить верхом, как она сделает все, чтобы он утешился.

Эта картина встала перед ней в столь привлекательном свете, что она исп)та-лась обратного: жизни в Лондоне, в роскоши и на вершине власти, когда Раймонд не будет принадлежать ей всецело, а она не станет для него единственным источником счастья. Ради себя самой она готова была желать ему поражения; и только ради Раймонда боялась этого желать.

Тут она услышала во дворе постоялого двора топот его коня. Он спешил к ней, сквозь бурю и ливень, лишь бы прибыть скорее. Что могло это означать, как не его поражение; теперь им надо было бежать из родной Англии, видевшей его позор, и укрыться в миртовых рощах греческого острова.

Мгновение — и она была в его объятиях. Он уже настолько свыкся со своей победой, что забыл известить о ней спутницу жизни. А она ощутила уверенность, что, обладая ею, он не станет отчаиваться.

— Как ты добр! — воскликнула она. — Как ты благороден, мой любимый! Не страшись позора, не страшись лишений, пока с тобой твоя Пердита. Не страшись печали, пока нам улыбается наше дитя. Поедем, куда ты захочешь. С нами любовь, и нам не о чем сожалеть.

Так твердила Пердита в объятиях Раймонда и, откинув голову, искала в его глазах ответ на свои слова. А его глаза сияли счастьем.

— Что это? — сказал он шутливо. — О чем говорит маленькая супруга протектора? Что за мечты об изгнании и безвестности, когда тебе уготован наряд, шитый золотом?

Он поцеловал ее в лоб. Но капризница, не знавшая, радоваться ей или печалиться, и ошеломленная столь быстрой переменой, спрягала лицо у него на груди и заплакала. Он принялся утешать Пердигу, стараясь вселить в нее собственные надежды и желания, и скоро все они отразились на ее просиявшем лице. Как они оба были счастливы в ту ночь! Какая радость переполняла их сердца!