Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй

– Ты что-то хочешь сказать, Власко?

– Да, княже. Прости меня. Я без твоей просьбы смотрел в воду. Нехорошо вмешиваться в чужие дела, но я просто хотел понять твои заботы, и помочь тебе, если смогу.

– Ты всегда давал хорошие советы. Что ты посоветуешь мне в этот раз?

– Поезжай к Карлу Каролингу. Но долго у него в гостях не оставайся. На следующий день возвращайся.

– Да. Я и сам решил поехать к королю, – сказал Годослав.

– Сейчас король на тебя сердит. И ты должен размягчить его сердце, княже.

– Как?

– Сделай ему подарок.

– Что я могу подарить пресыщенному королю! – даже с горечью ответил князь. – Я уже думал об этом. У Карла есть все, что он хочет.

– У него нет собак, которых привезли тебе с Руяна. А он очень хочет иметь таких.

– Собак?

– Да. Карл – заядлый охотник.

Годослав вспомнил, что на пиру, устроенном королем после окончания Хаммабургского турнира, перед столами вертелась целая свора свирепых королевских волкодавов. Да, король слыл заядлым охотником, и князь знал это. Но его волкодавы, хотя были и крупными, все же являлись простыми пиренейскими пастушьими собаками, и, как Годослав прекрасно понимал, не шли ни в какое сравнение с ирландскими волкодавами, привезенными с Руяна. Князь сам успел только мельком глянуть на этих статных громадных животных, самых крупных представителей собачьей породы, когда прибыл в свой Дворец с охоты, и, перед встречей с князем Куденей, заглянул на короткое время на свою псарню. Собак как раз только-только привезли.

– Спасибо, Власко. Я так и сделаю…

– Спрашивай меня чаще, княже. Я смогу тебе во многом быть полезным.

– Договорились.

Годослав вернулся в зал для приемов, некоторое время в задумчивости просидел молча, потом постучал по подлокотнику своего кресла. Это было известным сигналом. Открылась дверь, и вошел стражник.

– Где сейчас лесной смотритель?

– Вратко, княже?

– У нас только один лесной смотритель. Вратко. Не видел его?

– Он был у входных дверей. Разговаривал с боярами.

– А что, бояр много внизу?

– Как с охоты вернулись, так и не расходятся. Говорят, ждут, когда ты, княже, позовешь. Знают про посла. Обсуждают, зачем посол пожаловал.

– Позови Вратко. С ним поговорю. Бояр звать не надо. Если прибудет аббат Феофан, не пускай его ко мне. Пусть внизу у двери посидит. Пить захочет, есть захочет, и уйдет. И даже меду ему не вели подавать. И чтобы на лестницу ни ногой. Пожестче с ним. Ежели что, так и говори, что я запретил. Иди…

Стражник ушел. И уже вскоре в коридоре послышались торопливые старческие шаги лесного смотрителя Вратко. В дверь опять, как при появлении Сфирки, постучал стражник, а потом вошел и сам лесной смотритель. Годослав сделал Вратко знак, приглашая к гостевому столу, уже освобожденному и князем-воеводой Дражко, и князем Куденей. И сразу налил ему берестяную кружку меда из большой баклажки, стоящей на столе. Сама баклажка была берестяная, а крышка на ней серебряная и серебряные же ободы держали у баклажки серебряную ручку. Серебро отличалось тончайшей чеканкой, изображающей охоту Свентовита на диких туров. И помогали богу в этой охоте закованные в броню полканы [39] . Резьба по бересте была выполнена мастерами-бодричами, у которых работа с берестой была всегда в почете. А чеканку по серебру делали вагры, издавна славящиеся этим своим умением, и распространившим его на многие страны Европы и Скандинавию. Эта баклажка с чеканенным серебром еще раз напомнила Годославу о судьбе соседнего княжества, и о том, что ему самому следует поторопиться, чтобы успеть оказать помощь князю Бравлину, и, одновременно, о будущем своего княжества побеспокоиться.

39

Полкан – полуконь-получеловек, кентавр (центавр) славянских мифов. Охота Свентовита с полканами на диких туров – сюжет среди западных славян был очень популярен, и применялся от сакральной резьбы в храмах до бытового украшения посуды или даже резьбы по дереву для входных дверей в домах.

– Я посмотрел собак. Они мне понравились. Как их перевозили сюда?

– Это смирные собаки. Мы везли их, как их доставили нам руяне – в больших клетках из гибкого тальника. Простую деревянную клетку они могут просто разломать. Собаки эти очень сильные. Железная клетка собак только лишку разозлит своим холодом, к тому же они могут повредить о прутья зубы. А клетка из тальника – гибкая и прочная. Конечно, следует хорошенько смотреть за собаками. Они могут перекусить тальник, и вырваться. Но они по характеру достаточно мирные, если их не злить и не обижать. Я сам выгуливал их на простой цепи сразу всех. Слушаются команду, и не сильно тянут. Сразу бегут на обычный свист. Собака – это не пардус. Она уже множество веков живет с человеком. А дозволь спросить, княже, ты куда-то собрался отвозить этих собак?

– Да. Я хочу принести их в дар королю франков Карлу Каролингу.

– Это будет достойный подарок. Хотя мне лично собак отдавать жалко.

– Это будет достойный подарок. А ты займись как можно быстрее клетками для собак.

– Когда, княже, собираешься ехать?

– Сегодня. Как только собаки будут готовы. Клетки на чем везли?

– Специально сделали длинный воз, чтобы все вместе поместились. Собаки большие, и клетки им требуются соответствующие. Воз и сейчас стоит в твоем дворе. Загрузить его снова будет не сложно. Меня с собой возьмешь, княже?

– Нет. Ты занимайся пока своими делами. Я позже приглашу короля на охоту с пардусами. Он с такой охотой не знаком. Думаю, ему понравится. Постарайся подыскать нам достойную дичь. Самых крупных вепрей в моем лесу…

Глава восемнадцатая

Велибора бегом спустилась на первый этаж, споткнувшись на лестнице, и едва не упав, что в ее положении было бы очень опасно. Поговаривали, что князь Буривой родился, когда его мать спускалась по лестнице, и, родившись, сразу упал на степени. Но Велибора не хотела так рожать. Более того, она хотела рожать в Славене, в своих покоях, а не в этом диком и далеком краю, в крепости, где трудно будет найти настоящую повивальную бабку.

Но она удержалась на ногах, все же больно ударившись животом о перила. И едва сознание не потеряла. Но возникшая в голове княжны мысль о том, что Вадимир, может быть, жив, может быть, просто ранен, и Военег поторопился, сообщив о его смерти, вела молодую женщину, придавала ей сил, заставляла сцепить зубы так, что они, казалось, вот-вот крошиться начнут – лишь бы все вернулось. Это было бы возвращением к мечтам, их осуществлению, и отвергало бы подступивший уже момент потери всего, чего она желала.

Но потеря, видимо, отступить не пожелала. Велибора понимала, что при возвращении княжича Вадимира живым, внизу была бы хоть какая-то радость, оживление в лицах дворовых людей и воев, несмотря на смерть Буривоя. Пусть и умер Буривой, но люди не почувствовали бы себя осиротелыми, если бы вернулся младший княжич. Хотя они и не знали еще, что не суждено, как сказала Бисения, и старшему брату воротиться. Однако еще с лестницы Велибора увидела, что лица людей совершенно поглощены горем. И она не думала, что это горе вызвано смертью Буривоя и его сына. Самый сильный шум поднялся уже после того, как все узнали о главном. А сейчас на первом этаже словно пожар прошел – люди стояли растерянные и потерянные, и никто не говорил ясно и громко. И даже всегда суровый воевода Военег опустил в горе голову.

Велибора остановилась на нижней широкой ступеньке. Как раз Военег поднял на нее глаза.

– Еще что-то случилось, – спросила княжна, заметив среди людей одетого человека, видимо, только недавно вошедшего с улицы. Человек выглядел усталым и лицо имел сильно красное то ли от морозного ветра, то ли от возбуждения.

– Варяги сожгли Славен… – сообщил Военег. – Теперь наши дома здесь.

– И княжеский терем… – начала было Велибора узнавать подробности.

– Все подчистую сожгли…

Мир в сумрачной, плохо освещенной комнате начал вдруг резко темнеть, а ступенька под ногами княжны куда-то в сторону поехала, не вперед или назад, а вообще прочь от лестницы. И она опять потеряла сознание.

* * *

До этого воевода Военег обсуждал с другими воеводами и сотниками, как они будут везти тела Буривоя и сына его Вадимира в Славен, чтобы там принародно и торжественно, как князю с княжичем и подобает, положить их в погребальные костры на Перуновой горке близ Славена, где всегда князей богам отдают, а потом устроить общегородскую тризну. И даже кто-то начал готовить речь, которую следовало загодя прочитать перед людьми в Славене гонцу из Карелы. Но теперь и надобность в этой поездке отпала, и даже сообщать печальную новость было уже, по сути дела, некому. Что стало с княжеской семьей, со всеми обитателями большого княжеского подворья, было неизвестно. Однако гонца все же отправить было необходимо. По дороге он заглянет в Славен с сообщением. Вернее, в то, что от города осталось. Как опытный водитель полков, воевода Военег хорошо знал, что не бывает так, чтобы город после взятия и сожжения перестал существовать. Слышал воевода, что так бывает после нашествий диких народов – хозар, урман или свеев, но и тогда кто-то все же спасался. А тут соседи варяги-русы… Многие их них со словенами имеют даже семейные связи. И слишком много в городе людей, чтобы всех их уничтожить. Да и сами варяги-русы не лютые звери, приходящие или приплывающие издалека, и не будут уничтожать словен под корень. Воев, кто будет отчаянно драться, конечно, побьют. Да и то не всех. Многие просто отступят за город, и там их не тронут. Не тронут, наверное, и купеческие торговые кварталы, потому что там четверть лавок принадлежит русам. Более того, варяги, возможно, через какой-то непродолжительный срок, даже помогут словенам восстановить свою столицу, и поднять сначала новые стены, а потом и новый город. И новое княжеское подворье построят. Для князя Гостомысла, который теперь, вернувшись из дальнего похода, будет городом править. Вот к нему, чтобы поторопить с возвращением, и намеревался отправить гонца Военег.