Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
Капитан Итиномия, предполагая естественное уклонение и маневрирование американского корабля (весьма скоростного для такой громилы) от торпед эсминца, отдавая распоряжения торпедистам, выверено и в тоже время по интуитивному наитию строил свой расчёт торпедной атаки. Надо быть действительно профессионалом, чтобы рассчитать все эти углы упреждения, пересечения и скорости. С крейсера смертоносные сигары ушли с небольшой задержкой после залпа с эсминца.
Торпедные аппараты у крейсера находились на корме под верхней палубой и были достаточно защищены. А вот команде «Удзуки» с его вооружением, размещенным на палубе, приходилось сносить все тяготы и лишения. Выплюнув первые торпеды, матросы бросились перезаряжать аппараты. Сверху на эсминец наседали серые мельтешащие тени конвертопланов,
Открытая палуба эсминца представляла жалкое зрелище: измочаленные в щепки, висящие на балках шлюпки. Одиноко торчащие покинутые прислугой избитые орудия. Усеянная вмятинами, а где и пробитая рубка. Из изрешечённых пулями труб, дым буквально прилипал к надстройкам, покрывая палубу, окутывая чёрными клубами убитых и тяжелораненых матросов.
Помощник капитана, а вслед и штурман, бросились к торпедному аппарату, цепляясь за леера, скользя по залитой кровью и водой палубе.
Из первых четырёх пущенных с эсминца торпед, три американцы расстреляли с «Вулкан-Фаланкс», одна уклонилась от курса и «разумная» электроника системы управления огнем её проигнорировала, переключившись на торпеды, идущие со стороны крейсера.
«Асигара» пустил торпеды с неудобного ракурса — под острым углом к корме вражеского корабля. Хотя некоторый плюс в этом был — перекрывался сектор обстрела для артустановки расположенной в носовой оконечности надстройки и торпеды быстро оказались в зоне недосягаемости для снарядов «Вулкан-Фаланкс». Здоровенный корабль, повинуясь команде, выписывая зигзаг, старательно пытался уклониться от чертящих свою пузырящуюся дорожку стремительных сигар, но ….
Первая торпеда, взорвавшись, проделала дыру в ПТЗ диаметром около 4-х метров в кормовой оконечности. Вторая мощным взрывом вогнула борт чуть левее, в результате чего, под давлением воды, одна за другой, как цепная реакция пошла разгерметизация всех кормовых переборок. Вышли из строя и без того болезные генераторы, сразу оказались обесточенными все электросистемы кормовой части, а следом поэтапно и весь корабль. Судно стало терять ход, частично было утеряно рулевое управление. Приборы зарегистрировали дифферент на корму, к тому же медленно начал расти крен на левый борт, пока незначительный, но прогрессия наблюдалась.
Но это на приборах всё незначительно! А с борта уже начала сыпаться всякая незакреплённая мелочь, а то и целые палубные тягачи.
Второй торпедный залп крейсер произвести не успел — пилот «Харриера», спокойно с высоты 8000 метров, довёл бомбу с оптическим наведением до цели. Стремительная крылатая тушка, влетев сразу за передней надстройкой и трубой, пробив плиту верхней броневой палубы, проломилась до самого днища корабля. В результате мощного взрыва, тяжёлый крейсер получил огромную пробоину, от которой пошла длинная трещина поперёк корпуса. Крейсер, теряя ход, заваливался на бок, медленно проседал в воду.
Откуда и где бы нашёлся тот всезнающий, который сказал, что это ранение смертельное, а следом летит ещё нечто, что добьёт и довершит агонию. И корабль продержится на плаву — если принимать контрмеры столько-то, а если не принимать столько-то. И есть ещё шанс его покинуть, бросившись с борта в неспокойную, холодную и солёную поверхность планеты. И разница на самом деле незначительная — десять, двадцать минут, но может эти неприметные минуты и решают что-то и для кого-то, то самое важное и значимое.
Пилот «Харриера» аккуратно, не торопясь и выверено спустил противокорабельную ракету, влепившуюся точнёхонько за носовую орудийную башню крейсера. На срабатывание БЧ ракеты откликнулась взрывоопасная начинка снарядов главного калибра. Выдав изгибаемый в бок порывистым ветром чёрный столб дыма, разломившись надвое, крейсер в считанные минуты затонул. Выйдя из боевого разворота, лётчик чертыхнулся в досаде, что прозевал момент гибели корабля и не смог насладиться этим зрелищем.
Капитан эсминца, оставшись в одиночестве на мостике, наблюдая, как один за другим гибнет его экипаж, закрепив штурвал, бросился на палубу к торпедным аппаратам, желая любой ценой завершить отчаянную
атаку. Вокруг него на палубе лежали тела убитых матросов, жутко шевелясь при качке. Скользкая от крови рука норовила сорваться с ручки управления — практически оставшись единственным выжившим, он лихорадочно крутил колесо горизонтального наведения спаренного торпедного аппарата, направляя его на уходящий вертолётоносец, поглядывая, то на цель, то угрозу с воздуха, с мыслью: «успею или нет»?Наконец рука в очередной раз больно ударилась об металл, соскользнув с рукоятки аппарата. Всё — вывернут до упора! Но он уже ничего не успевал! Его мозг в состоянии стресса и цейтнота работал, наверное, на все «сто»! Он видел — траектория торпед и вражеского корабля не пересекались! Возвращение в рубку управления, что бы подправить курс эсминца — это упущенное время и наверняка упущенный шанс!
И он пустил торпеды. Ему уже ничего не оставалось — сверху зависла, молотящая огромными лопастями машина, с молотящими (с иной частотой) скорострельными пулемётами.
Он пустил торпеды в состоянии безнадежности. Но это оказался верный ход!
Неприцельно, начав издалека, белая дорожка фонтанчиков быстро приближалась к эсминцу. Пули уже рвали его плоть, но «Нассау» был уже серьёзно ранен. Медленно и неумолимо теряя ход, он подставлял свой борт под удар.
Первые две торпеды, основательно повредив десантный корабль, не привели бы к его затоплению. Два новых взрыва в районе миделя, свели все попытки контрзатопления аварийных команд на «нет». Судно, с шумом захлёбываясь забортной водой, плавно ложилось на бок. Холодные волны, бурля, жадно хлынули в раскуроченный самолётоподъемник. Для команды, пилотов и морских пехотинцев, находящихся внутри судна в каютах и отсеках согласно боевому расписанию, мир перевернулся фактически на 90 градусов. Казалось, «Нассау» стал медленно погружаться в воду, но упрямая посудина, (а может и благодаря самоотверженной работе авральных команд) никак не хотела тонуть.
Эсминец нисколько не потерял скорости, избитый, мёртвый и неуправляемый, продолжал переть на предсмертно похрапывающую кораблину, и та тоже не в лучшем виде, почти завалившись на бок, медленно остывая, всё ещё торчала на поверхности и ждала, словно моля: «добейте!».
Один МV-22А продолжал поливать свинцом безответный японский корабль, другой, потушив пожар в правом двигателе, «прихрамывая», на уцелевшем «левом» потянул к берегу.
Накренив в развороте самолёт, пилот «Харриера» с живым интересом выглядывал из кокпита. Он не мог разглядеть фигурки людей мечущихся по палубам и надстроечным мостикам кораблей. Для него с высоты и скорости полёта море раскинулось сплошным серым полем, на котором сошлись в битве стальные бойцы. С высоты картина завораживала: на месте гибели японского крейсера расползалось белое пенное пятно, в сторону «Нассау» ползёт неторопливая белая пенная дорожка с серым чадящим чёрным наконечником — эсминец в атаке. Сам вертолётоносец, черпая воду левым бортом, почти лежит на боку, харкая языками пламени и дыма и…, никак не желает тонуть. И лётчик ловит себя на несколько непатриотичной мысли, что ему бы хотелось посмотреть на красивую развязку.
Пилот «Харриера», снова развернувшись, живо рассудил, что метать бомбу в такое маленькое судёнышко (эсминец!) не целесообразно, а вот «Маверик» не пожалел. Однако случился о, ужас! Японское судёнышко по прежнему чертит воду, а «Нассау» выбросил новый сноп пламени. Сумасшедший, по большому счёту уже устаревший «Маверик» (а называется: выстрелил и забыл!), «плюнув» на эсминец, позарился на более крупную цель — «Нассау», тем более что уж совсем, совсем близко были эти два неравноценных соперника.
Ракета впилась в правый борт громадины. Взрывом сломало, раскидало несколько фигурок, полыхнули в ангаре топливные баки, однако корабль ни как не тонул!
Серый смазанный силуэт японского эсминца почти скрылся за частыми всплесками пулемётного гороха с «Оспри», но это уже не могло его остановить.
1315 тонн водоизмещения, на скорости почти 30 узлов, то бишь более чем на пятидесяти километрах в час, с грохотом проламываемого металла вмазались в подставленную палубу, лежащего на боку корабля.