Последний еврей

– Да хоть на метле.

– Очень остроумно!

– Откуда ты знаешь, что мы собираемся уехать?

– Это не важно.

– Тебе Нина сказала? Впрочем, это действительно не важно. Боренька, давай перенесем этот разговор на завтра. Я тебе позвоню, и мы все решим.

– Хорошо. Счастливо, – прощается очкарик.

– И тебе, – закрывая за ним дверь, говорит Анна и входит в спальню. Илья беззвучно лежит в постели. Анна молча закуривает и садится на кровать.

– Биолог? – уточняет Илья.

– Да, легок на помине. Она ему все рассказала, гадюка.

– Зачем она это сделала? Она же твоя подруга? – искренне удивляется Илья.

– Во-первых, это женская дружба, во-вторых, он все равно бы об этом узнал. Я боюсь, что она специально его науськала, чтобы он не давал согласия на Мишкин отъезд. Одному Богу известно, что она еще ему наплела?

– Я знаю, как ее можно наказать.

– Да?

– Мама рассказывала мне одну притчу о человеке, который говорил всякие гадости про раввина. Однажды он почувствовал угрызения совести…

– Нина не почувствует угрызений, что бы тебе твоя мама не рассказывала.

– Не перебивай. Так вот, он пришел к раввину просить прощения. Говорит: «Хочу искупить свою вину». Раввин сказал: «Вынеси из дома несколько подушек, распори их и пусти перья по ветру». Провинившийся, выполнив такое легкое требование, снова пришел к раввину. «Теперь, – сказал раввин, – пойди и собери все перья. Я верю, что ты искренен в своем желании искупить вину. Но исправить то, что сделали твои слова, так же трудно, как собрать пущенные по ветру перья…»

– Если бы она каждый раз, искупая вину, распарывала подушки, это привело бы к экологической катастрофе, – заключает Анна.

* * *

Рахиль Иосифовна не ходит в синагогу. С Богом она общается в любом удобном, по крайней мере для себя, месте. Сейчас это происходит на кухне. Взгляд ее направлен в потолок. В одной руке она держит не дочищенную картошку, в другой – нож.

– Господи! Ты что там – спишь? Ты что, не видишь, что тут происходит? Может, тебе пальцем показать? – отчитывает она Всевышнего. – Сорок лет ты водил евреев по пустыне и тридцать лет – меня за нос. Тридцать лет я ждала этого предложения! Тридцать лет я просила тебя! И теперь, когда он одной ногой в могиле, а я одной ногой в Германии, ты меня услышал.

Тем временем Илья заходит в квартиру.

– Ну, спасибо! – продолжает она. – Что же мне теперь делать? Ну? Что ты молчишь? – задрав голову к потолку, она замирает в ожидании ответа.

Тем временем Илья проходит на кухню, но Рахиль Иосифовна его не видит.

– А что тут скажешь? – говорит Илья.

– Фух, – хватается за сердце Рахиль Иосифовна, – ты меня напугал. Решила, Мессия пришел…

– Нет, это всего лишь я, – высматривая что-нибудь вкусненькое, говорит Илья. – С кем ты разговариваешь?

– С богом, сыночек, с богом, – буднично отвечает Рахиль Иосифовна, принимаясь за картошку.

– Кажется, я кого-то из вас перебил?

– Ничего, мы договорим потом.

– Ну, и какие божественные новости?

– Какие новости? Сплошные старости. Сейчас пожарю картошку и сядем есть. Он говорит «новости», дай бог ему здоровья!

* * *

В магазине бытовой техники Нина выбирает себе утюг, а Анна следует рядом.

– Скажи мне, чего ты хочешь этим добиться? – спрашивает Анна.

– Я найду тебе другого еврея, – говорит Нина.

– Этот последний.

– Подожди, ты мне еще «спасибо» скажешь.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спрашивает у них продавец.

– Мне нужен утюг, – говорит Нина. – Самый лучший утюг.

– Послушай, может, я сама буду решать? Это моя жизнь, – Анна начинает нервничать.

– Вот, – продавец показывает на витрину, – пожалуйста, без шнура, со специальным устройством для уничтожения накипи, тефлоновое покрытие, горячий пар…

– Он что, единственный, больше не осталось? – обращаясь то ли к Анне, то ли к продавцу, спрашивает Нина.

– Почему? У нас их еще много, – говорит продавец.

– Вот видишь! – радостно реагирует Нина. – Он прав, он абсолютно прав. Я нашла тебе этого, я найду тебе и другого. Я его породила, я его и убью. Не надо строить из себя Мать Терезу.

– Вы его берете? – спрашивает продавец.

– Нет, мы поищем получше, – уходя, отвечает Нина.

– Можете не терять времени – лучше все равно не найдете. Это самая последняя модель! – почти кричит им в спину продавец.

Женщины выходят на улицу.

– Я знаю, ты просто не хочешь, чтобы я уезжала, – как можно мягче произносит Анна. – Я знаю, как ты ко мне привязана. Я тебя тоже очень люблю. Я знаю, ты можешь с ним поговорить, и он все подпишет. Он – подкаблучник. Тебе просто надо с ним поговорить.

– Я запуталась. Я не знаю, что мне делать с Суреном. Я не знаю, что мне делать с Борькой. Я вообще ничего не знаю. Если ты уедешь, я останусь совсем одна, – Нина плачет на ходу.

– Я без тебя тоже буду очень скучать. Давай купим утюг и ты немного успокоишься.

Они поворачивают и идут обратно, в магазин.

– Знаешь, – говорит сквозь слезы Нина, – я подумала, если бы мне пришлось писать предсмертную записку, я бы написала: «В моей смерти прошу винить», поставила бы двоеточие и привела бы длинный-предлинный список имен и фамилий. Написала бы туда Борьку, Сурена, тебя, твоего еврея, твою Германию и еще много кого…

– Это депрессия.

– Нету у меня никакой депрессии. Просто уже двадцать лет у меня плохое настроение. Я даже к врачу ходила. В клинику нервных болезней.

– И что?

– Меня направили делать томограмму головного мозга. Господи, как я боялась! Я так боялась! Ты себе не представляешь!

– Ну? И что показала томограмма?

– Представляешь, оказалось, что у меня есть мозг!

– О, господи!

– Да, результаты превзошли все мои ожидания.

* * *

За столиком в кафе Борис и Анна.

– Вот. – Она достает из папки лист и подает его Борису вместе с ручкой. Борис берет и ручку и бумагу, но откладывает их в сторону: