Последний фей

– Птички у нее распелись… «В роще калина, темно – не видно…» - бросив кислый взгляд на крестьянку, пренебрежительно фыркнула Изабелла и продолжила сосредоточенно продираться сквозь сплетение ветвей и лиан к замаячившему сквозь медленно редеющий подлесок болоту.

Но и вправду – чем ближе к трясине подходили люди, тем явственней слышалось нежное пение какой-то птицы. Она то возвышала тонкий хрустальный голосок в переливчатых трелях, обволакивающих душу мягкой теплой лапой сонного счастья, то пускалась выводить простую, но такую проникновенную мелодию, что слезы наворачивались на глаза, а в горле щипало, и хотелось улыбаться и плакать от чистой и светлой грусти, что навевала безыскусная песенка неведомой певуньи.

Еще несколько метров, и последние молодые деревца – форпост леса у границы топи – расступились, открывая умиротворенно остановившимся путникам вид на широкую полосу цвета хаки, поросшую камышом и осокой от края до края унылой долины. Справа, километрах в двух-трех от них, маячила непреклонная и презрительная громада замка. От нее, смешно размахивая руками с чем-то блестящим, бежали в их сторону по кромке леса с десяток громоздких фигур. А прямо перед беглецами…

Агафон ахнул.

Прямо перед ними, вцепившись в полусгнившую коряжину кривыми когтями размером с рожок для мороженого, сидело нечто. С виду оно больше всего напоминало жабу размером с человека – если бы жабы даже такой величины имели короткие рога, беспорядочно произраставшие на покрытой бурыми пластинами морде, когти и крылья – огромные, опушенные снежно-белыми перьями, словно какой-то непоседливый волшебник начал превращать мерзкое чудище в доброго духа, но бросил на половине и забыл.

– Жаборонок… - отстраненно улыбнулся сладкоголосому монстру шевалье.

– Это он и есть? – с тихим любопытством глянула на явление Изабелла. – Который приносил бугням дичь?

– Ну, может, и не тот же самый… - неуверенно пожал плечами Люсьен и, склонив голову набок, влюбленными глазами впился в щебечущее самозабвенно чудо. – Но похож… Особенно крылья… Сказка, а не крылья... Поглядите…

– Красота неописуемая… - прошептала Грета.

– Крылья у него действительно восхитительные… - умильно проворковала герцогиня. – Так бы стояла и любовалась…

– И слушала… - мечтательно полуприкрыла глаза принцесса. – Какой голос… Какое пение…

– Музыка небес… - промурлыкала в экстазе тетушка. – Нирвана…

– Точно… мир ванны… самый… - с видом знатока кивнул Лесли и запрокинул голову, будто вдыхая неземные звуки.

Над замершим в созерцании певучего дива отрядом воцарились мир и безмятежность.

И только Агафон нерешительно нахмурился, будто какая-то заноза глубоко в подсознании не давала ему покоя, пожевал губами и растерянно пробормотал:

– Бугни бегут сюда… Скоро будут здесь…

– Ну и что? – туманно улыбнулась Изабелла, ритмично покачиваясь в такт чарующей мелодии песни. – Пусть будут…

– Погоди… - физиономия де Шене растеряла чуток своей экзальтированности и омрачилась тенью заботы. – Какие… бугни?..

– Зачем бугни?.. – тоже вспомнила кое-что и зябко поежилась герцогиня.

– Откуда?.. – встревожилась, наконец, и принцесса.

– Оттуда, - мотнул в сторону замка головой волшебник. – Бугни. Те самые. Гавара.

– Но… - потерянно заозирался теперь и Лесли, словно только что свалился с облака. – Но… а чего мы тогда?... Разве мы… разве нам, то есть…

– Не надо бежать?.. – робко договорила за него герцогиня.

– Бежать?!.. Бежать?!.. Бежать?!.. – патетически возопил маг. – Да именно это в последние несколько минут я и пытаюсь сделать, в отличие от вас, музыкальных маньяков!

Крестьянка поморщилась, будто такое нелепое заявление в подобную дивную минуту было по меньшей мере святотатством, но в следующую секунду слова школяра дошли и до ее замутненного руладами чудовища сознания.

– Я не маньяк… я просто музыку люблю… и песни всякие… хорошие… А он так свищет… так заливается… всю жизнь бы слушала…

– Надо бежать, а она рот разинув стоит! – возмущенно вскричал Лесли.

– Чего вы все тут выстроились как на параде?! – горячо поддержала его принцесса. – Бежим!

– Беги, беги… - с неприязнью уставился на нее волшебник. – Ну, чего стоишь?

– Я… я… я… - побледнела Изабелла, не сделав ни единого движения. – Я… я… не могу!..

– И я… даже пальцем шевельнуть… - сообщил шевалье после непродолжительной борьбы с самим собой, растерянно взирая то на выроненный трофейный меч посреди жесткой болотной травы, то на торопливо перескакивающих с кочки на кочку по одной им ведомой тропинке людоедов. – Даже нагнуться не получается!..

– Что с нами? – с испугом воскликнул лесоруб, сколь отчаянно, сколь и бесплодно пытаясь пошевелить хоть рукой, хоть ногой.

С таким же успехом он мог пытаться силой мысли заставить пойти дерево за своей спиной.

– Песня жаборонка, - угрюмо процедил чародей, словно параграф учебника пересказывал, – имеет психотропно-парализующий эффект. Попав в радиус поражения и подвергшись ее воздействию на протяжении критического интервала времени, жертва теряет способность к самостоятельному перемещению, а в некоторых случаях, и ясность сознания. Но если второе можно преодолеть, то от первого средств не найдено… Так эта гадина и охотится, кстати. Выбирает себе меню на день, садится на опушке и начинает высвистывать нужного зверя. Заказ выходит как дурак – и приятного аппетита…

– А я-то думал, как он с такими огромными крыльями в лесу промышляет?.. – оставил бесполезные старания пошевелиться и удивленно покачал головой Люсьен.

– Ты еще про всякую чушь думать будешь в такой момент!!! – на грани истерики вскричала принцесса. – Ты бы лучше подумал, как нам от него сбежать! От него и его дружков!

– Я же сказал – никак!
– отвечая на вопрос вместо сконфузившегося рыцаря, подавленно огрызнулся студент.
– Пока жаборонок сам не отпустит…

– А когда он нас отпустит? – нервно вытянула шею в сторону резво приближающихся людоедов герцогиня.

– Когда этиприскачут – тогда и отпустит… - убито сообщил Агафон и повесил голову. – Палочку отдам – это они его на нас науськали…

Потому что перед завораживающей песней крылатой твари бессильна была не только блокируемая монстром человеческая магия, но и орудие фейского труда, оттягивающее карман школяра мертвым грузом.

Такая же безжизненная тишина повисла свинцовым гнетом над обездвиженным, беспомощным, а потому обреченным отрядом.

Розовые валенки, еще недавно такие энергичные, вяло плескались в бочажке за оседланной жаборонком корягой.

Надежды ни на помощь, ни на спасение не было.

– Страхолюдина, конечно… чего спорить… Но зато как заливается, шельмец… Как заливается… - блаженно улыбаясь, словно не грозил им скорый плен, а то и чего похуже, проговорила неожиданно не в лад, невпопад крестьянка. – Ровно покойная теща Жана Колёсника на день Последнего Колоса… Ох, голосистая бабка была… а какие песни знала… старинные сплошь… да еще какие сердечные… Так слезу и вышибало… за душу аж хватало… до печеночек пробирало…

Сочувственно воздохнув, товарищи ее потупили взоры, не в силах смотреть ни на самодовольно разливающуюся соловьем буро-зеленую тварь, ни на приближающихся врагов, ни на цепко захваченную колдовскими чарами жаборонка Грету.