Последний фей

– Боюсь, что да, - усмехнулся тонкому наблюдению волшебник. – Но я об этом не подумал как-то даже… Просто… когда Гавар разберется, что Лесли – это не я…

– Он отдаст его своим бугням, а уж они… - с далеко не тайным злорадством предположила принцесса, но тут же осеклась под холодными взглядами спутников.

– Изабелла! – возмущенно проговорила герцогиня де Туазо.

– Но тетушка! Он же этого заслуживает! – жарко встала на свою защиту племянница. – Оба они! И крестьянка тоже! Потому что знала всё, и не доложила! Подхихикивала за моей спиной, да?! Они изменники короны, все трое! И их все равно повесят сразу же…

– А я в наивности своей полагал, что власть судить и миловать в нашем государстве принадлежит пока королю, а не вздорной избалованной девочке, узурпатору-колдуну или его зверям, - зеленые, как кусочки моря, глаза шевалье превратились в лед.

И встретились со сталью взгляда принцессы.

– Ах, так значит, я уже для тебя не «ваше высочество, соизвольте, прикажите, соблаговолите», а вздорная дура? – опасно сузились карие глаза королевской дочери.

– Я этого не говорил и сказать не мог никогда, ваше высочество, - не дрогнув ни единым мускулом, почтительно склонил голову де Шене.

Но Изабелла его словно не слышала.

– Вот ты и показал свою истинную сущность, болотный дворянин! Ах, мы озабочены моим благополучием! Ах, этот коварный злой колдун-дровосек! Ах, она не переживет этой ночи! Ты считаешь меня ничтожной изнеженной пустышкой, безмозглой и бессердечной, и всё же пробрался вчера шпионить за мной, изображая заботу и благородство! Или не за мной? За своей ускользнувшей короной? Ну, чего ты молчишь?! Трусишь?! Потому что я – дочь короля, а кто ты?!

Лицо де Шене дрогнуло и напряглось, словно от внезапной невыносимой боли, он отступил на шаг – губы сжаты в белые ниточки, ноздри раздуты, желваки на скулах заходили и замерли… Но через несколько секунд он совладал с обуревавшими его эмоциями, ровно выдохнул и проговорил спокойно и тихо, будто на вечерней прогулке по саду:

– Ваше высочество очень часто напоминает мне боевой топор: всегда наготове к сражению, и всегда одиноки.

– Одинока?! У меня есть отец и родные! Придворные! Подданные! – возмущенно воскликнула Изабелла, замолкла на секунду, и с отвращением добавила: – И, подумать только… сравнить меня с топором… Если бы ты был поэтом, я бы всё-таки приказала скормить тебя бугням.

– Как хорошо, что я – воин, - скривились губы де Шене, и он продолжил, серьезно и строго: - Одиночество в толпе – тоже одиночество, ваше высочество. Очень жаль, что вы никогда никого не любили, и у вас не было друзей.

– У королей не бывает друзей – только враги и союзники, – угрюмо сообщила принцесса.

– У всех бывают друзья, ваше высочество, - почтительно возразил шевалье. – Но дружбу, как и корону, нужно заслужить. Нельзя унижать человека и ждать, что он будет твой на века. Чтобы получать, надо отдавать. Отдавать то, что вам дорого. Что бы вы хотели получить сами. Заботу. Внимание. Участие. Поддержку. Сострадание. Улыбку. А что отдаете вы тем, кто рядом с вами? Тем, от кого вы ожидаете дружбы или любви?

– Дружбы нет! И любви тоже! – мрачно огрызнулась принцесса. – Это всё ложь и лицемерие! Поиск выгоды и преимуществ! Сладкие слова в лицо и интриги за спиной! При дворе друзей используют, а потом бросают ради новых, более престижных и нужных!

– Вы так в этом уверены только потому, что у вашего высочества никогда не было настоящих друзей, - печально качнул головой рыцарь. – Наверное, вы глубоко несчастный человек.

– Несчастный?.. Несчастный?.. Я?.. – не ожидая такого вывода, слегка растерянно моргнула Изабелла, словно при неожиданном маневре казавшегося предсказуемым противника, вспыхнула возмущенно, хотела было ответить что-то резкое и язвительное, но вдруг взгляд ее смягчился, и что-то похожее на тепло мелькнуло в разъяренных еще несколько секунд назад карих глазах.

– Нет… Я знаю, что такое настоящая дружба… Я могу казаться тебе чудовищем, шевалье… вроде бугня… или рукоеда… или самого Гавара… - медленно и с расстановкой проговорила она, словно считывая слова с далекой, размытой дождями афиши, - и ты не поверишь, наверное… хотя мне на это… всё равно… Но у меня был один друг… когда-то… давно… очень…

– Настоящий?

– Наверное, да… Да. Настоящий… Но только потому, что не знал, кто я такая.

– Как можно этого не знать, ваше высочество? – в легком удивлении приподнял брови Люсьен.

Изабелла усмехнулась – но не колко и жестко, как всегда, а застенчиво и, как показалось рыцарю, чуть смущенно.

– Когда мы отдыхали в летней резиденции… в тот год, когда матушка… погибла… мне было девять лет… - почти шепотом заговорила она, глядя куда-то вглубь времен рассеянным, отсутствующим взглядом.
– И однажды, когда мне стало слишком скучно в окружении назойливых и болтливых нянек и фрейлин, я сказала, что хочу погулять по саду одна, а сама пролезла сквозь дыру в заборе и ушла в лес. И заблудилась. Мне стало страшно… но я не кричала. Боялась, что меня найдут и накажут… не столько за то, что сбежала, сколько за то, что потерялась… Смешно, да?.. Смешно… Но не мне тогда. Я долго шла вперед… или по кругу… как, говорят, ходят по лесу те, кто заблудился… потом наткнулась на ручей и пошла по его течению… потом снова углубилась в лес – по звериной тропе… и вдруг увидела мальчишку. Может, чуть старше меня. Может, такого же возраста. Он развешивал над тропинкой какие-то петли. Ставил силки на зайцев, сказал он… потом спросил, умею ли я… и предложил научить. Ты будешь смеяться, но я согласилась… А потом мы прошли звериными тропами… казалось, через весь лес… и он вывел меня на дорогу к летнему дворцу. Я сказала, что моя мать – фрейлина королевы.

– Почему?

– Потому что кто же в здравом уме согласился бы играть со сбежавшей принцессой, которую разыскивал к тому времени уже весь двор? – слабо хмыкнула Изабелла. – Тем более, когда я предложила встретиться на следующий день в лесу за дворцовым садом? Ведь я еще не научилась различать птичьи голоса, искать грибы, приманивать белок...

– И он пришел? – еле слышно, будто опасаясь спугнуть робкую птичку, присевшую невзначай на ее плечо, прошептала герцогиня Жаки.

– Да, - отстраненно проговорила принцесса. – И на следующий после этого день. И на послеследующий тоже… Так началась наша дружба. Хотя я так и не узнала его имени… И кто он… И откуда... Сам он не сказал, а я не спрашивала. Зачем? Это была наша тайна… наша игра... Наша сказка. А подробности – смерть для нее. Но по его одежде и лесной сноровке я поняла, что это мог быть сын лесника… или егеря… и поэтому я его прозвала… Впрочем, неважно.

Изабелла мотнула головой, точно отгоняя наваждение, но, увлеченная воспоминаниями, будто стремительным лесным потоком, продолжила, не в силах больше сдерживать себя, и слова слетали с ее искусанных, обветренных губ одно за другим, словно долгие годы томились, копились, саднили, бурлили подспудно в ожидании именно этого момента.

– На мне было простое белое летнее платье изо льна, какие носили тогда все девочки – от наследниц местных рыцарей до дочек трактирщиков, и он тоже так и не узнал, кто я на самом деле… И я этому очень радовалась. Он был единственным, с кем я забывала, что я будущая королева, что должна подавать пример, быть благонравной, аккуратной и чинной, ходить плавно и степенно, не повышать голос, не смеяться громко, выбирать друзей по титулу, что от меня ожидается то и не приветствуется это… Я была с ним сама собой. Такой, какая я есть, а не такой, какой меня хотел видеть кто-то еще… пусть даже этими «кем-то» были мои любимые близкие… В следующие наши встречи он показывал мне грибные и ягодные места, гнезда, учил различать травы и деревья, ставить силки на птицу и зайцев, читать следы… Через неделю фрейлины заметили и доложили родителям, что я постоянно пропадаю из сада, и меня в наказание стали запирать в замке, в моей комнате на третьем этаже. Но на второй день заключения я разорвала портьеры и простыни на полосы, связала, спустилась и снова удрала… И тогда матушка решила, что лучше дочь хоть и беглая, но живая. В последний день перед отъездом я хотела подарить этому мальчику на память что-нибудь такое… что удивило бы его и обрадовало… и украла у отца охотничий нож в серебряных ножнах. Но на этот раз сбежать не смогла – родители взяли меня на охоту. И я своими глазами видела, как споткнулась о валежину и упала лошадь матушки, и… и…

Принцесса напряглась, сжалась в комок нервов и скрытых слез, заново переживая чувствами маленькой девочки тот ужасающий день, с которым не сравниться даже сотне путешествий по Веселому лесу.

Рука шевалье потянулась было к ее плечу, но нерешительно остановилась на полпути и, дрогнув, опустилась.

Не замечая этого, Изабелла продолжала сиплым рваным шепотом, всё еще глядя куда-то внутрь себя:

– После… этого… я боялась ездить верхом еще очень долго… Хотя новая жена отца постоянно заставляла меня и осмеивала, когда я отказывалась – если отец не слышал, конечно... Может, потому, что знала о моем страхе и надеялась, что когда-нибудь и я, как мама… Потому что она не любила меня… Нет, «не любила» - неправильное выражение. Она меня ненавидела, всем сердцем, всей душой, я ей мешала, она хотела, чтобы престол унаследовал ее ребенок, а не дочь Корделии!!!.. Но, к счастью… хотя грех так говорить… она умерла во время весенней эпидемии волдырной лихорадки, не прожив королевой и года и не оставив детей. Едва полгода траура подошли к концу, к папе в доверие стала втираться еще одна… охотница… за короной… Комплименты мне щебетала, подарки дарила, сластями закармливала, по голове гладила… а глаза – змеиные. Но отец больше не женился. Я его попросила. Потому что поняла, что там, где замешана власть, дружба и любовь кончаются. Если они вообще там бывают… Используй ты, или тебя используют другие. Если кто-то слишком рьяно набивается в друзья, значит, ему от тебя слишком много всего надо. Вот и весь урок. Наивная девочка в белом платьице, верящая в такую сентиментальную ерунду, как любовь и дружба, выросла. Сказка кончилась. Если когда-то вообще была. Вы считаете меня циничной и злой? Нет. Я просто знаю, кто я, и чего я стою…