Последний интегратор

Двое или трое увидели Карапчевского и ушли. Остальные с интересом глядели на нас. Карапчевский со всеми поздоровался.

– - Как у вас дела, Осип Степанович?
– - спросил Карапчевский у одного из них, самого сурового.

– - Хорошо, Александр Дмитриевич, -- ответил кханд самым дружелюбным голосом.
– - Всё хорошо.

– - Как жена? Как дети?

– - Что с ними сделается? Ребятишки вон бегают.
– - Осип Степанович указал на мост.

– - Как у них успехи в гимназии?
– - спросил Карапчевский.

Осип Степанович помедлил.

– - Вы ведь радовались, когда они пошли в гимназию, -- сказал Карапчевский.

– - Теперь их выгнали, а вы даже на собрании не хотели выступить.

– - А чего выступать?

– - Вы же хотели, чтобы они учились.

Осип Степанович молчал, оглядываясь на остальных.

– - Пусть хотя бы ходят в гимназию на Островах, -- сказал Карапчевский.

Осип Степанович продолжал молчать. Карапчевский шарил взглядом по лицам кхандов. Он остановился на моём ровеснике, который был обут в заляпанные грязью болотные сапоги.

– - А вы, Михаил, -- сказал Карапчевский.
– - Вы сами закончили гимназию, вы хотели учиться в институте. А вашего брата-первоклассника выгнали из гимназии. Почему вы не вступились, не поговорили с родителями?

Михаил тоже не отвечал. Хоть он и был мой ровесник, но бородища у него была -- как у всех взрослых кхандов. Мне бы такую, подумал я.

– - Значит, мне говорите одно, а за спиной делаете другое, -- сказал Карапчевский.
– - Спасибо вам большое.

С окрестных улиц на шум стали подходить другие кханды. Они молча окружили Карапчевского.

– - Ну, что, кто смелый?
– - спросил Карапчевский.
– - Говорите!

Я оглянулся и увидел, что среди кхандов сидит чёрный пёс. Не знаю, был ли это наш знакомец или другой безымянный пёс такой же породы. Может быть, у них тут своя порода? Кхандская сторожевая.

– - Нам это не нужно, -- раздельно сказал Осип Степанович.

Теперь его голос был совсем не дружелюбный.

– - Не нужно, -- повторил он упрямо.

Карапчевский что-то пробормотал и пошёл от толпы. Я кинулся за ним.

Мы шли по другой деревянной дороге, которая тоже вела к реке. Беда только в том, что паромная переправа была одна. Я не понимал, как сейчас Карапчевский собирается переправляться через реку. Плавать в это время года желания не было.

Нас нагонял какой-то кханд. Мы подождали, пока тот дойдёт. Это был бородатый ровесник Михаил.

– - Александр Дмитриевич, -- сказал он, -- я вас перевезу.

Карапчевский не ответил.

На берегу Михаил полез в прибрежные заросли -- болотные сапоги пригодились -- и вытолкал оттуда лодку. Мы спустились по лестнице в лодку, которую Михаил подвёл к дороге. Он сел за вёсла.

С противоположного берега был виден самый край набережной. Здесь должен был начаться ремонт, и поэтому здесь никто не гулял. Карапчевский опустил руки со сложенными куполом пальцами на бёдра и молчал. На середине реки он прервал молчание.

– - Будет вам мост!
– - сказал он.
– - Будет. И в гимназию всех верну. Все, и вы, -- он ткнул в гребца, -- и вы, -- ткнул в сторону города, -- все будете жить вместе. И учиться вместе, и работать вместе, и жить вместе.

Углы его губ сильно загибались вниз. Михаил грёб, опустив глаза.

Мы вылезли на набережной. Михаил поплыл обратно -- к деревянной дороге и деревянным дома, скрытым дымкой. К этому уникальному месту под названием Острова, куда я так долго стремился.

Карапчевский тяжело опустился на скамейку и потёр виски. В воздухе потеплело, осенний запах сырости исчез.

– - Ну, что, Иван, сегодня вы смотрели и наблюдали, -- сказал Карапчевский.
– - Что думаете?

Я чесал шею и думал, что Гуров -- тоже дифференциатор. Только он дифференциатор со стороны кхандов. Но в отличие от авзанов Гуров имел право быть дифференциатором. Так я думал, а вслух только сказал:

– - После многих веков угнетения кханды имеют право не верить нам, ненавидеть нас.

Ещё я думал: они имеют право ненавидеть меня.

На кхандском берегу в паре сотен метров от деревянный дороги посреди кустов можно было разглядеть остатки кирпичного сооружения. Просто груда развалившихся кирпичей. Это же опора моста, который взорвали при военном режиме!

– - А что у вас за безделушка?
– - спросил Карапчевский.
– - Та, которую Гуров похвалил. Не покажете?

Я с неохотой достал ялк и дал его Карапчевскому. Карапчевский взял его всей ладонью. Я ждал, не изменится ли ялк от прикосновения Карапчевского. Никаких изменений не было.

– - Тяжёленькая, -- сказал Карапчевский.

Ялк и правда заставлял его напрячься.

– - Да, тяжёленькая, -- повторил Карапчевский.
– - Как и все кхандские игрушки. Гуров сам такие строгает. Мы пытались открыть магазин кхандских промыслов, но волокита... всегда волокита.

Он передал мне ялк и спросил:

– - Откуда у вас эта штука?

– - Подарок, -- сказал я.

ГЛАВА V. ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД, АВГУСТ

Август -- хороший месяц. Ещё тридцать дней каникул впереди. И ехать в Лесной лагерь в августе не хуже, чем в июне.

К тому же это был не курорт для малышей, где двухэтажные корпуса, кровати, душ, столовая, радио и прочие удобства. Это был настоящий Лесной лагерь для старших классов. Палатки в лесу, костёр, а удобства... Можно обойтись и без удобств.

Отец достал рюкзак из багажника такси.

– - Что ты ему туда положила?
– - спросил он у мамы.
– - Завтраки, обеды и ужины на весь месяц?

– - Можно было доехать до лагеря на такси, -- не отвечая на вопрос отца, сказала мама.
– - Это удобнее, чем на автобусе.

– - На автобусе гораздо удобнее, -- сказал отец и подмигнул Ване.

Ваня тоже подмигнул. Отец иногда понимал гимназические премудрости лучше мамы. Конечно, на такси удобнее. Но на автобусе ты едешь со всеми вместе. А в лагере один не проживёшь.

– - Я побегу, -- сказал Ваня, вешая рюкзак на плечо.

– - Уже и побежал, -- сказала мама.
– - А попрощаться?

– - Да я побегу, -- сказал Ваня.

Он торопился. Вдруг кому-то покажется подозрительным, что он так долго прощается с родителями? Уж не малыш ли он?