Последний из могикан (адаптированный пересказ)

– Пора в путь, – прошептал охотник. – Разбудите девушек. Я подведу пирогу. Приготовьтесь спуститься к реке.

– Кора! Алиса! Вставайте! Пора в путь! – произнес Хейворд, склоняясь над спящими сестрами.

Вдруг раздались выстрелы с противоположного берега. Несчастный учитель пения от страха выскочил из своего укрытия, выпрямился во весь рост и тут же поплатился за это. Оглушительный залп донесся с противоположного берега, и Гамут без чувств упал на камни. Завязалась перестрелка. Соколиный Глаз выстрелил из своего ружья и убил одного из врагов наповал. Дикари отступили, яростные крики смолкли.

– Индейцы вернутся, – заметил Соколиный Глаз. – Мы должны продержаться, пока Мунро не пришлет нам на помощь солдат.

– Кора, – обратился к старшей девушке Дункан, – войдите с Алисой в пещеру, там вы будете в безопасности, и позаботьтесь о Гамуте. Он скоро придет в себя.

Сам Хейворд присоединился к разведчику и могиканам, которые все еще лежали в узкой расселине между двумя пещерами.

Тем временем дикари переправились на ост ров. Четыре индейца выскочили из-за засады. Ожидание нападения было до того мучительно, что Хейворд чувствовал непреодолимое желание броситься им навстречу. Однако его остановило спокойствие Ункаса и сдержанность разведчика. Гуроны перепрыгнули через черные гряды скал, которые возвышались перед ними, и с воем кинулись вперед.

Ружье Соколиного Глаза, которое он любовно называл «оленебоем», медленно поднялось над кустами, и из длинного ствола вылетела роковая пуля. Передний гурон упал между утесами.

Остальные дикари стремительно бросились вперед. Между Дунканом и могучего сложения краснокожим завязался рукопашный бой. Соколиный Глаз тоже схватился с дюжим индейцем. Силы противников были практически равны. Острый нож мелькнул в воздухе, страшные объятия сдавили запястья разведчика. Соколиный Глаз напряг мускулы. Ему удалось освободиться от врага и одним ударом ножа пронзить его грудь.

Хейворд боролся со своим врагом на краю отвесной скалы, и смерть грозила молодому офицеру. Индеец выбил из рук Хейворда его тонкую шпагу. К счастью, Хейворду тоже удалось обезоружить гурона, и нож индейца со звоном упал на камень. Гурон сдавил горло Дункана железными пальцами. Молодой майор начал терять сознание. В эту минуту над головой индейца сверкнуло лезвие ножа. Пальцы гурона разжались, и сильные руки Ункаса оттащили Дункана от края пропасти.

9. Перед лицом опасности

– Я хочу поблагодарить тебя, Ункас, – сказал Дункан, когда бой окончился. – Ты спас мне жизнь. Теперь я твой друг навеки и никогда не забуду, чем тебе обязан.

Ункас приподнялся и протянул Хейворду руку.

В момент дружеского рукопожатия молодые люди с искренней симпатией смотрели друг на друга. Дункан совершенно забыл про общественное положение своего товарища. Однако недолго им удалось предаваться дружеским чувствам.

На расстоянии нескольких десятков метров от убежища путешественников рос старый дуб. Посреди листвы, едва прикрывавшей узловатые ветви дерева, устроился вооруженный гурон. Индеец то прятался за ствол, то выглядывал из-за ветвей, производя выстрелы из своего ружья.

– Держи его под прицелом, мальчик, пока я заряжу «оленебой», – обратился Соколиный Глаз к Ункасу. – Потом мы с тобой одновременно выстрелим в дерево с разных сторон.

Гурон стрелял беспорядочно, торопливо. Однако его пули иногда достигали цели. Внезапно рука Хейворда дернулась, а на мундире проступила кровь. Наконец гурон попытался занять более выгодную позицию на нижней ветке, чтобы прицелиться получше. Соколиный Глаз воспользовался этим и выстрелил. Тело дикаря закачалось в воздухе, задергалось в предсмертных конвульсиях, но ни один стон не вылетел из его губ. Мужество врага произвело впечатление на разведчика – да и простая человеческая жалость оказалась не чуждой суровому жителю лесов. Прогремел второй выстрел «оленебоя». Индеец рухнул в пенящиеся волны реки. Соколиный Глаз покачал головой и укоризненно пробормотал:

– Это был последний заряд пороха, последняя пуля… Я поступил, как мальчишка. Ну не все ли мне было равно, живой или мертвый он свалится в воду!.. Ункас, мальчик мой, пройди-ка к пироге да принеси оттуда большой рог. Там все остатки нашего пороха. Подозреваю, мы скоро истратим его до последней крупинки.

Крик Ункаса, спустившегося к реке, стал сигналом нового нежданного бедствия. Невдалеке от утеса виднелась легкая пирога разведчика; она неслась по реке, управляемая невидимым пловцом. В суматохе одному из гуронов удалось угнать лодку со всеми запасами Соколиного Глаза, на которые так рассчитывал разведчик.

– Да… – пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. – Три ружья теперь не опаснее сброшенных оленьих рогов!

– Наше положение не может быть так безнадежно! – воскликнул молодой майор. – Гуроны далеко, мы успеем укрепить пещеры и помешаем им высадиться на остров.

– А какими средствами, спрошу я вас? – задал вопрос Соколиный Глаз. – Стрелами Ункаса или слезами девушек? Вы молоды, богаты, у вас много друзей, и я понимаю, что в ваши годы тяжело умирать. Однако, – прибавил он и перевел взгляд на могикан, – не следует забывать, что мы с вами англичане. Покажем жителям лесов, что, когда наступает их последний час, белые так же бесстрашно проливают свою кровь, как краснокожие!

Дункан оглянулся. Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную прядь волос. Лицо индейца было спокойным; его темные глаза постепенно теряли воинственный блеск и принимали выражение бесстрастия и готовности к смерти.

– Чингачгук, брат мой, – сказал Соколиный Глаз, – сегодня мы бились вместе в по следний раз…

– Пусть жены гуронов плачут над своими убитыми! – твердо ответил индеец. – Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах! Он отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, одиннадцать воинов из племени гуронов уснули навеки, и Чингачгук помог им в этом.

– Пусть они ищут своего умершего соплеменника среди рыб, – эхом отозвался молодой Ункас. – Пусть гуроны плывут, словно скользкие угри. Как гнилые плоды, они падают с ветвей деревьев, а могикане смеются.

– Ого! – пробормотал Соколиный Глаз, который с глубоким вниманием слушал речь туземцев. – Как говорится, не в бровь, а в глаз. Хотя вряд ли их насмешки услышат гуроны. Но я белый, а потому мне подобает умереть смертью белого, то есть без брани на устах и без горечи в сердце.

– Да зачем же умирать? – произнесла молчавшая до сих пор Кора. – Бегите в лес! Мы и так уже слишком многим обязаны вам.

– Конечно, – принялся вслух рассуждать Соколиный Глаз, покосившись на отважную девушку, – если бы мы поплыли вниз по реке, течение скоро унесло бы нас на расстояние, где гуроны уже не смогут нас достать. Но человеку лучше умереть со спокойной совестью, чем до конца жизни мучиться раскаянием. Что мы ответим Мунро, когда он спросит, почему мы бросили его дочерей?

– Пойдите к нему и попросите для нас помощи.

– Это весьма разумное предложение. Чингачгук, Ункас! Вы слышали, что сказала черноглазая девушка?