Последний конвой. Часть 2

«Меня не слышат — это минус…»

Стоит, молчит и не уходит. Делаю еще одну попытку:

— Евгений Александрович, уходите по-хорошему!

— Лидия Андреевна, лапушка…

Вот тут у меня крышу и сорвало. Нащупала на поясе кобуру, расстегнула и вытащила пистолет, сунула враз позеленевшему особоуполномоченному под нос и прошипела, как беременная змея поздней весной:

— Слушай меня очень внимательно, засранец. Если ты, больной ублюдок, еще раз попадешься мне на глаза без веской причины, я тебя или застрелю, или кастрирую. И рука не дрогнет, и глаз не дернется!

Как я давно мечтала сказать ему это прямо в лицо. Аж полегчало на душе.

— Лидия Андреевна, — шепчет вполголоса, — ради бога успокойтесь. Уберите оружие! Не приведи господь… и в мыслях ведь не было вас обидеть…

Да знаю я, что у тебя в мыслях, кобель…

— Проваливай отсюда, — еще раз повторяю и аккуратненько так, пальчиком нажимаю на рычажок сбоку на корпусе. И «беретта», моя красавица и умница, делает такой негромкий, я бы даже сказала какой-то глубокомысленный щелчок, который означает, что теперь даже легкое нажатие на спусковой крючок немедленно отправит в полет тяжелую девятимиллиметровую свинцовую пулю. В очень и очень короткий полет, потому что ствол направлен прямо в морду особоуполномоченному.

Ух как он затрясся, залепетал что-то несвязное и попятился назад.

— Хорошо запомнил? Без веской причины сюда больше ни шагу! Только если руку или ногу откусят, — съязвила я напоследок, и стволом на выход показываю.

Чернецкий весь съежился, даже ростом ниже стал, откинул одеяло и бегом по ступенькам припустил. А я, дура, следом. Смотрю, как он улепетывает,и так мне захотелось придурку ускорения добавить, чтобы навсегда запомнил урок, ну просто сил нет. Тогда я направляю ствол в землю и нажимаю на спусковой крючок.

Зачем я это сделала?

Не знаю!

Поддалась сиюминутной прихоти. Вот стукнуло в мою тупую башку, что нужно делом доказать серьезность намерений. А то ведь не поверит ни черта. Решит, что я ссыкуха, и побоюсь воплотить в жизнь обещанное.

И ведь прав будет на все сто. Актрисой я всегда была паршивенькой…

Негромко бабахнула «беретта», пуля ушла в песок. Не знаю, услышал ли Чернецкий выстрел, он так громко топал и пыхтел, что наверное, мог бы заглушить трактор.

Но услышали другие…

Словно из под земли, передо мной выросли двое здоровенных плечистых штурмовика. Один мгновенно загородил меня собственным телом, а второй обхватил за талию и потащил в блиндаж. Я почти не сопротивлялась, зная по личному опыту, что занятие это бесполезное. Все ждала, что закинет меня на плечо и понесет… Но нет, просто потащил волоком.

С хлопком в небо ушла красная ракета, а потом на весь лагерь противно завыла механическая сирена. Вот только тут до меня потихоньку начало доходить…

Боже мой, что я натворила?

Со всех сторон начали сбегаться «фашисты». Движения деловые, четкие, отлаженные. За несколько секунд организовали полукруг обороны вокруг моего входа. Залегли, приготовившись к стрельбе. Один даже пулемет приволок. Черт его знает, то ли успел смотаться к грузовикам, то ли так и спал с ним в обнимку. Я пыталась что-то кричать, но когда тебя тащат по песку супротив твоей воли, сделать это внезапно оказалось весьма затруднительно.

Последнее, что я успела увидеть, как по лагерю стремительно несется броневик Эмиссара, подняв за собой столб пыли, а пулеметчик на ходу разворачивает ствол в сторону пустыни.

Когда я оказалась в безопасности, защищенная глубоким блиндажом с отвесными стенками, покрытыми металлическими листами, молодой сержантик наконец додумался уточнить:

— Лидия Андреевна, что случилось?

Вот ты мог с этого начать?

Нет, милый, рассказывать тебе всю эпопею назойливых ухаживаний пожилого чекиста в состоянии острого спермотоксикоза я не буду даже под страхом смерти. Поэтому сочиняю прямо на ходу. Врать не люблю и не умею, но стараюсь быть как можно более убедительной.

— Ничего не произошло! Я проводила проверку выданного мне табельного оружия. Пальнула в песок. Просто так! Чтобы убедиться, что пистолет исправен и не подведет в случае опасности.

Таких больших и круглых глаз я не видела очень давно.

— Лидия Андреевна, а вы могли это проделать в другое время? Хотя бы предварительно руководство поставить в известность?

— Я не подумала…

Сержант замялся, потоптался на месте и сказал:

— Вы меня простите, Лидия Андреевна, но я вынужден доложить о вашем проступке Эмиссару.

— Я понимаю…

— Без обид! — немного суховато буркнул штурмовик, поджав губы, развернулся и шустро убежал по ступенькам наверх отменять тревогу.

Тут меня немного запоздало накрыло раскаяние.

Ух, что теперь будет! Сейчас прилетит Быков и сожрет меня с потрохами. Во всяком случае, я на его месте именно так и поступила бы. Я же себя знаю…

Шум наверху продолжался недолго, пару секунд. Потом зычный голос отдал команду, я не расслышала, что именно, стенки ямы хорошо поглощают звук. Наступила тишина.

Выждав немного для порядка, я осторожно выглянула из убежища и убедилась, что вокруг — никого. Броневик укатил обратно на стоянку. Часовые заняты делом — бдят. Штурмовики свободной смены вернулись в блиндаж — досыпать. Хотя, какой теперь сон? И вообще, лагерь выглядит так, словно ничего и не произошло.

Может, пронесет, и меня не прибьют насмерть?

Эмиссар действительно пришел. Не сразу, минут через пятнадцать — двадцать. Я к тому времени уже немного успокоилась, полностью осознала всю нелепость ситуации и даже немного раскаялась. Вон какой шухер из-за меня поднялся. И даже немного лестно стало. Штурмовики — молодцы, перво-наперво бросились врача спасать, а уже потом оборону лагеря занимать.

Быков оказался на удивление спокоен. Как будто действительно не произошло ничего особенного, а тревога была запланирована в качестве учений. И вот теперь, довольный результатами своих подчиненных, командир со спокойной совестью отправился в заслуженный отпуск, а по дороге заглянул к мне, старому другу, перекинуться парой словечек.

Быков, спустившись в «лазарет», вначале осмотрел раненого, уточнил состояние. Оглядевшись по сторонам, подвинул маленький стульчик поближе и с опаской пристроился на нем. Стул отчаянно заскрипел под мощным торсом, но выдержал, не развалился. Эмиссар помолчал пару секунд, словно подбирая слова, потом спросил спокойным ровным голосом: