Последний Персидский поход

– Пятая,– ответил Никитин, отрываясь от банки с соком.

– А у меня тринадцатая. Прикинь? А вот лейтенант Бойко даже на одной побывать не успел. Так и подорвался на водовозке.

Офицеры жуют сухой паёк в молчании, запивая яблочным соком из жестяных банок.

Начинало резко темнеть. А на юге и темнеет и светлеет быстро. Заката как такового нет: оглянуться не успеешь – уже темно.

– Менять место засады не будем, - сказал Шура, стряхивая крошки с коленей, - Две ночи тут просидели, и ещё одну посидим. Выдвигаться сейчас - только караван спугнуть.

– Шур, а, может, мы тут пустышку сосём?
– Спросил старлей.

– Все может быть. Война... – Шура растопырил пальцы и неопределенно ими повертел, – Хотя информация от Джаграна всегда была четкой.

Никитин полез в БТР за бушлатом, когда вдали послышалось еле слышное, не громче жужжания мухи, гудение мотора.

– Мотоциклист, – определил Никитин, вылезая из бокового люка, в бушлатом в руках. – Дозорный.Шура,это караван!– воскликнул Игорь.

Адреналин пошел в кровь и Никитина, как всегда перед хорошей дракой, стало слегка знобить.

Капитан Балаганов припал к ночному биноклю.

– Вижу.

Огонек фары приближался.

Мотодозорный, сидя в седле прямо, как на лошади, проехал мимо, их не заметив, и это можно было считать удачей.

В наступившей темноте хорошо был виден удаляющийся световой конус фары его мотоцикла.

– Не расслабляться. Он может обратно поехать другой дорогой. Такое бывало,– обронил Шура с некоторой ленцой, за которой опытному глазу виделась предельная сосредоточенность. – А бывало и так, что караван четко в бинокль видишь, а достать не можешь – далеко. И не догнать уженикак.

– Тихо…– перебил командира Никитин.

Мотоциклист вернулся не успел. Духи явно спешили, в темноте показались два желтых глаза – фары «Симурга». Славная такая машина, - иранский полугрузовичок-пикап с очень мощным движком и повышенной проходимостью.

Свет фар приближался.

Шура скомандовал:

– Приготовились, бойцы. Сегодня Аллах на нашей стороне.

– Аллах Акбар,– моментально донеслось из-под БТРа. И в лунном свете появились три узкоглазые бойца казахско-башкирского типа, одергивая на себе бушлаты и разбирая оружие.

Дальнейшие действия засады были расписаны, словно школьное чтение отрывка «по ролям»:

Как только «Симург» приблизился к линии огня, врубилась «Луна». Не та, что на небе, а фара-искатель, установленная на БТР. Мощная, однако, вещь!

Первая очередь – по колесам,

Вторая – по кабине.

«Симург» вильнул вправо передними колесами, и, налетев на камень, подпрыгнул, словно собака на поводке, и замер.

Еще пара очередей – красные хвосты трассеров обрисовали в ночи жизненное пространство тех, кто в кузове, если у них есть желание, жить. Но, видимо, у них такого желания не было. Зеленое корыто прочно засело на камнях, из пробитого радиатора валил пар, водила уткнулся головой в дырявое лобовое стекло – все это было хорошо видно в свете «Луны».

– Ну что? Сарынь на кичку! – спросил ротного Никитин, уже с боевым трепетом.

И в это время из кузова «Семурга» ударил ДШК. Тот, кто у них там жал на «клавишу», был, безусловно, отчаянным парнем, ибо шансов у него не было ровным счетом никаких. Спецназёры сидели за камнями и за броней, и очереди из ДШК - 12,7 мм – не шутка! – высекая искры из камней, пока не приносили никому вреда, разве что давили на психику.

По «Симургу» тут же ударили из всех стволов, в том числе из КПВТ, с обеих башен. Экипажи БТР были укомплектованы литовцами, чертовски добросовестными ребятами. Если они за что-нибудь брались, у них получалось отлично!

В сполохах очередей наших АКС-74 и отгавкивания ДШК вздрагивала зеленая туша «Симурга», и оттуда явно доносились женские крики, переходящие в визг:

– Аман! Аман!

ДШК заглох, наконец.

Шура тут же метнулся во тьму.

«Калашниковы» один за другим замолкли. КПВТ – один и второй – выплюнули две коротких и тоже замолчали.

«Луна», которую духи так и не смогли погасить, освещала железный гроб с музыкой, где в кузове что-то шевелилось.

Стало очень тихо.

И тишину разорвал детский голос:

– Шурави, шурави! Люзум нист! (титры: Советские, советские! Не надо!)

Взвод подбежал к «Симургу».

Духов в машине было трое. Водила был убит сразу, и лежал головой на баранке.

Еще один дух, что стрелял из ДШК, тоже получил свое - пуля из КПВТ снесла ему череп подчистую.

Третий, вооруженный китайским АК-47, затаился, а когда наши подошли вплотную, ударил очередью в упор, убив двоих: белоруса Ярошевича и казаха Зулкарнаева.

Спецназ открыл огонь из всех стволов.

Дух прикрывался женщиной, потому что «Симург» был под завязку набит женщинами и детьми. Наша помощь почти никому уже не требовалась – огонь на уничтожение сделал свое дело. Те, кто остались живы, умирали, истекая кровью, матери в агонии царапали грязный железный кузов, а рядом умирали их дети.

Безо всякой команды наши бойцы рвали зубами индивидуальные пакеты, пытаясь перевязать умирающих, лихорадочно искали ампулы с промедолом.

Тот дух, что завалил двоих наших, прикрывшись женщиной, был тяжело ранен. У него кончились патроны в магазине, а сменить рожок он не успел. Китайский автомат имеет под стволом трехгранный откидывающийся штык, и он попытался ударить этим штыком нашего бойца. Не на того напал!

Отбив удар, боец перехватил автомат за цевье, быстро развернул его, и коротким движением воткнул трехгранник духу в горло. Как учили. Мы же не пехота, а СПЕЦНАЗ!

Все искали живых среди трупов.

Шура попытался сделать перевязку десятилетней с виду девчонке, раненой в живот. Для этого нужно было задрать ей платье.

Она умирала, но нашла в себе силы стиснуть подол и сказать:

– Мен ханум. Люзум нист – (титры: Я женщина. Нельзя.)

«Виктория» была полной. Шура, бледно-зеленый, руководил под светом двух «Лун» выгрузкой из-под трупов десятка реактивных снарядов, пары ящиков с патронами и, напоследок - двадцати ребристых, цвета слоновой кости, «итальянок», мин в пластиковом корпусе, которых миноискатель не чует.

Шура присвистнул:

– Твою мать… - и заорал как бешеный,– Будьте вы там все прокляты! Ужритесь своим спагетти! Упейтесь кьянти! Подавитесь насмерть пиццей!