Последний поцелуй

Мужчины снова говорят о делах, пока я изо всех сил работаю ртом над членом Василия. Он умело разговаривает Эмиля, обсуждая произведения искусства. У Эмиля есть Сезанн, если Василий интересуется. Я облизываю толстую вену на нижней части члена Василия и мну пальцами его яйца. Волосы на них такие же жёсткие, как на ногах. По какой-то причине я снова хочу засунуть руку в свои трусики. Знаю, уже невероятно мокрая, и чувствую, как моя плоть трётся сама об себя, когда я свожу бёдра вместе. Но я не хочу, чтобы мне снова запретили.

Поэтому концентрируюсь на том, чтобы заставить Василия кончить. Повернув язык вокруг головки его члена, я чувствую, как его голос становится глубже. Он говорит с Эмилем. Его не интересует Сезанн. Он ищет что-то более классическое. Эпохи Ренессанса. Есть ли у него что-то такое?

Эмиль спрашивает, есть ли у Дмитрия предпочтения. Головка члена упирается мне в горло, и издаю стон, понимая, насколько глубоко он во мне, что делает меня ещё более мокрой. Я выпускаю член и слегка облизываю его, а он берёт одну мою руку и направляет её, показывая, как надо двигать. Быстро включаюсь, и вскоре, одной рукой дрочу ему и сосу одновременно.

Дмитрий рассказывает Эмилю, что он поклонник мастеров. Рафаэль. Да Винчи. Ван Эйк. Караваджио. Большие имена. И он готов заплатить большие деньги.

У Эмиля нет ни одного из перечисленных. Он говорит почти осмысленным голосом. У него был Караваджио, но он продал его прошлой весной какому-то частному коллекционеру. Кажется, из Венеции.

Всё тело Василия напрягается. Думаю, что-то не так, но потом он с силой нажимает на мою голову, и его член проскальзывает мне в горло. Я с готовностью опускаюсь ниже и сосу, и тут что-то горячее выстреливает мне в горло. До сих пор не испытывала ничего подобного. Это захватывающе! Я рефлексивно проглатываю сперму, прежде чем успеваю спросить, должна ли я это сделать.

Всё произошло совершенно бесшумно, но чувствую дрожь мышц его бёдер, значит, всё-таки я оказала на него влияние. Довольна тем, что заставила его кончить. И всё ещё довольная, я продолжаю его облизывать. Интересно, смогу ли я заставить кончить его ещё раз, если продолжу облизывать. Почти уверена, в самолёте я кончила не один раз, может быть, и Василий...

– Достаточно, Карен, – тихо говорит он, гладя пальцами мою щеку, и застёгивает штаны.

Я сопротивляюсь желанию обидеться и медленно отрываюсь от него, занимая своё место у его ног. Чувствую пустоту между ног, будто мне нужно что-то. Я изнемогаю от влажности и неудовлетворения. На мгновение мне становится грустно, что он мной пренебрегает. Облизав губы, чувствую вкус его паха, и снова облизываю, наслаждаясь дегустацией.

Всё ещё облизывая рот, я думаю о том, чтобы заставить его кончить снова, когда его голос прерывает мои мысли.

– Итак, Эмиль, мне нужно имя человека, которому ты продал Караваджио.

– Информация о моих клиентах конфиденциальна, – говорит он. – Меня обижает то, что ты спрашиваешь.

– Ты можешь обижаться, – говорит Василий. – Но ты должен знать, что я готов оторвать тебе палец за пальцем с каждой руки, пока не получу имя.

Он делает паузу и добавляет.

– Плоскогубцами.

Глава 19

Василий

Эмиль смеётся, полагая, что моя угроза просто неудачная шутка, но под моим тяжёлым не моргающим взглядом его смех превращается в кашель, и наступает тишина.

– Дмитрий, я так дела не веду. Мои услуги предполагают осторожность. Очевидно, ты понимаешь это, иначе бы тебя здесь не было. Что тебе нужно? Я могу купить, что угодно, а не только произведения искусства, – он кивает в сторону Наоми, которая нежно прислоняется к моей ноге.

– Скажи имя, – приказываю я, а Наоми хватает руками моё бедро.

Ей нужно внимание, но я должен завершить дела. Такие люди, как Эмиль, паразиты. Они получают деньги от сомнительных сделок, никогда не рискуют и ждут только вознаграждения. Он даже не ценит свою удачу.

Его рабыня всё ещё сосёт его член, но это никак его не затрагивает. Скука написана на идеально гладком лице с признаками вмешательства пластических хирургов, возможно, единственная храбрость, которую он совершил в жизни. Единственный настоящий интерес промелькнул на его лице, когда Наоми двигала головой между моих колен, хотя вряд ли он смог многое разглядеть.

– Мальчики, девочки. Действительно, что угодно. У меня есть стабильные поставки гаремных мальчиков. Я мог бы достать игрушку, которой вы будете наслаждаться. Маленькие и нежные мне кажутся приятными, хотя есть те, кому нравятся постарше. Забавно наблюдать, как они носят платья и красят глаза. Хотя это не мои предпочтения, – в глазах Эмиля светится подлинное удовлетворение.

Он так небрежен в словах, будто он не неприкасаем. Будто похищение и мужеложство настолько обыденно, что о них можно говорить тоном, которым заказываешь эспрессо в кофейне.

– Гаремные мальчики-игрушки? Женщины для рождения детей, мальчики для удовольствия, – повторяю я гротескное выражение, показывая, что разврат – обычное дело.

Я осторожен, очень осторожен. Голос никак не выдаёт моего гнева, вызванного упоминанием мальчиков.

Его взгляд озаряется светом, и он изгибает губы в истинном восторге. Неудивительно, что девушка на коленях не занимает его.

– Да, точно, – он наклоняется вперёд, отталкивая девушку. – Появление афганских лордов и падение Талибана упростили торговлю игровыми мальчиками, они намного выгоднее, чем торговля девочками. В наши дни у всех есть девочки, но хорошо обученные мальчики встречаются редко. Во многих деревнях с мальчиками обращаются слишком небрежно, поздно понимая, насколько они ценны.

Я сдержанно выдыхаю. Пока он не раскроет мне личность покупателя, я не могу убить Эмиля, но могу причинить ему боль. Опустившись к тёплому мягкому телу Наоми, я вытаскиваю нож.

– Прости, Карен, но мне ненадолго потребуется твоя маска.

Я встаю, усаживая её в своё кресло, и захожу за спину Эмилю.

– Мне не нравится, как ты ведёшь бизнес.

– Что-о ты делаешь? – вскакивает он, вскрикивая от боли, когда я ударяю его об стену.

Нож скользит по его лучевой кости, чтобы пробить слои дорогой ткани и приколоть его к стене. Этот удар делает его неподвижным, и я использую его растерянность, чтобы засунуть ему в рот маску. Его девушка начинает плакать. Мне нужно оглушить её, потому что эти звуки будут беспокоить Наоми. Я сдираю скатерть со стола и разрезаю её другим ножом на лоскуты.

– Извините, но не могу позволить тебе шуметь, – говорю я девушке, обвязывая кляп вокруг её рта.

Я отодвигаю её в центр комнаты, где смогу следить за ней, связывая ей руки и ноги. Возможно, эта самая мягкая перевязка, чем она когда-либо испытывала с Эмилем. Удовлетворённый, я смотрю на Наоми.

– Не хочешь выйти в туалет?

Она качает головой.

– Нет, а зачем?

Возвращаясь к Эмилю, я вытаскиваю пистолет. Вокруг мокрого от крови серебряного лезвия расширяется тёмное пятно крови на костюме. Скоро кровь зальёт всю рубашку. Для такого мягкотелого существа, как Эмиль, порезанное сухожилие и кость должны стать мучением. Он стонет сквозь ткань, не переставая.