Последний полет Гагарина

Нелюбов и Феоктистов сидели в автобусе впереди, мы с Поповичем, дублирующим Костю — на заднем ряду кресел. Гриша, в шутку встряхнув меня за грудки, пригрозил, когда выгрузились на бетон у стартовой площадки:

— Подсидишь и полетишь вместо меня — лучше домой не возвращайся, моя супруга подкараулит и прибьёт.

— Не жадничай! Ты дольше пробыл в космосе.

— Да бли-ин… Твои час и восемь минут перебьют и год на орбите, если не первый.

— Завидуешь. Ну-ну! Ладно, как только за тобой закроются створки лифта, уж точно никто нас не поменяет.

Он кивнул и взялся за трубку отвода мочи, чтоб пометить колесо автобуса. Константин присоединился. Странная картина, когда один или два мужика испускают струйки, а полтора десятка с непередаваемой серьёзностью ждут: ритуал всё же. Смысла особого нет, система удаления мочи и кала пока никого не подвела.

За месяц до этого сдали новый Центр управления полётами в Звёздном, операционный зал размером со школьный актовый, уставленный столами, сидят десятки операторов перед экранами. Времена, когда Главный прилетал на Тюра-Там и провожал каждого, а потом шёл в бункер и брал микрофон, ушли в прошлое. Теперь в океане находятся несколько кораблей, зона радиомолчания сократилась, а связываться с «Восходом» и контролировать параметры доступно практически с любого места на территории СССР, где установлены подходящие приёмо-передающие антенны и прочее оборудование. Как только ракета-носитель отправится в зенит, опираясь на ослепительный огненный столб, тот же автобус отвезёт нас на аэродром, вечером буду в ЦУПе, как раз подойдёт время экспериментов, стыковка — через сутки.

Обнялись, что не слишком удобно в скафандрах, даже с поднятым забралом, шлемы по-прежнему несъёмные.

— Лучше меня бы вместо Титова отправили. И сразу на трое суток… Эх, не переиграешь.

Феоктистов ни о чём таком не жалел. Он вообще большей частью молчал.

За полёт получит какие-то почести, Звезду Героя. Но денег ему платят куда меньше, нет надбавки за звание и выслугу, такая вот справедливость по-советски, а впахивает и рискует наравне с офицерами.

Их увёз лифт.

Я бы очень легко, на самом деле, заместил товарища. Спускаемый аппарат так и остался единственным обитаемым пространством, чуть более просторным за счёт удаления катапульты, набор аппаратуры, соответственно, намного беднее «Союза», про «Аполло» лучше не вспоминать. Минимализм, заточенный на достижение единственной цели: опередить американцев. Поэтому мне так легко было на тренировках его осваивать, преемственность с моим первым очевидна.

«Восход-1» ушёл в рассветную синеву без меня, что к лучшему. Мечта попасть в лунный экипаж стала бы менее вероятной. Королёв с Каманиным обещали дать возможность всем себя испытать, кто не отсеялся, значит — повторные полёты не будут частыми.

Хочу в космос! Но именно на Луну.

— Поехали и мы, — бросил Попович. — Скорее бы снять…

Действительно, мы оба, не попавшие в космос, смотрелись в белых комбинезонах как ряженые. Оба молчали по пути в Москву. Он, наверно, втихую надеялся заменить бортинженера, я же думал о делах предстоящих.

В лунных кораблях нужно по-хорошему менять целиком аппаратуру связи и автоматики. Там, за сотни тысяч километров, не припаркуешь ЛОК на обочине, не скажешь: ща, только сбегаю в автосервис за новыми свечами зажигания. Электронная система связи и управления обязана быть дублированной, лучше — трижды. А это масса.

У соперников пока дела тоже не очень. Они достигли-таки поверхности Луны, но не особо удачно: «Рейнджер-4» потерял управление и просто врезался в грунт, не передав полезной информации. Был бы он советским, удостоился бы некролога от ТАСС: жёсткое приземление в заданном районе Луны с целью отработки космической техники произошло успешно. Американе, как их любил называть Королёв, честно признали, что станция накрылась медным тазом. Поразительно, как радикально у них изменится ситуация, стоит начаться пилотируемым миссиям на «Аполло».

А нас с пилотируемой миссией «Восход-1» — «Восход-2» ждали ещё те приключения. Сам не присутствовал, но по рапортам с орбиты и показаниям телеметрии могу восстановить происшедшее с точностью до секунды и миллиметра.

Порой это были очень страшные секунды.

Корабль показал себя нормально, в чём мы особо не сомневались. А вот сближение Нелюбову не удалось. Он был вынужден развернуться на сто восемьдесят градусов, снова удалиться от «Восхода-2» и повторно целить в стыковочный узел, маневры съели буквально последние капли топлива в двигателях коррекции. Только-только, чтоб развернуться соплом ТДУ против направления полёта.

Когда прошло сообщение, что стыковочный узел надёжно зафиксирован, по ЦУП прокатилось ура, люди за терминалами подняли вверх руки. Королёв, хорошо видимый с моего места, вроде даже чуть выпрямился.

На вторые сутки намечался первый выход в открытый космос. Я вонзал ногти в ладони и вспоминал мрачный прогноз Каманина: соединение нескольких задач в одной миссии увеличивает вероятность проблем. Он не сказал «вероятность катастрофы», лётчик, знает как легко и просто накликать беду одним неосторожным словом, но всё и так понятно. Любая ошибка, самая глупая, порой даже очевидная на земле, вдруг выползет и скажется там, среди чёрного неба и звёзд, а мы, устраивая мозговой штурм, не придумаем дельного выхода из положения для космонавтов.

Накликал. Вряд ли виноват Каманин, скорее русская надежда на «авось», Ваня понадеялся на Маню, Маня на Ваню, в отчёте написали: всё зашибически, а вылезло лишь на орбите, миновав бесчисленные этапы контроля.

Григорий немного стравил давление в скафандре, увеличив содержание кислорода. Так руки и ноги подвижнее в сочленениях.

— Заря, я Сапсан-один. Прошу разрешения открыть шлюз.

Голос Нелюбова разносился на весь ЦУП.

— Сапсан, открыть люк разрешено.

Через минуту:

— … Вашу мать, красота-то какая!

Не существует в мире чего-то настолько прекрасного, что русский человек не мог бы описать колоритным матерным словом. В общем, понятно. Мы таращились на Землю, Луну и звезды сквозь окошечки иллюминатора. Нелюбов открыл проход в целый космический мир.

Я пытался представить… Нет ощущения верха и низа, часто они какие-то фантомные, и если внутри спускаемого аппарата есть привычные ориентиры, здесь Земля может оказаться вверху, внизу, сбоку. Адаптация к невесомости ещё не прошла, и пусть Григория не плющит так, как Титова и Соловьёву, ему сто раз не просто. А он восторгается увиденным, романтик.

— Выхожу из шлюза.

Картинка, передаваемая с его камеры, не даёт представления о том, что видят глаза космонавта, это не HD и не 3D, просто плоское чёрно-белое изображение низкого разрешения, порой перебиваемое полосами помех.

Королёв:

— Сапсан-один, я Заря. Доложите о самочувствии.

— Заря, самочувствие нормальное. Головокружения нет. Светофильтр шлема достаточный, не слепну. Земля… потрясающе красивая. Как торт. Хочу отрезать кусочек и съесть.

— Пусть отрежет Флориду, — подал голос кто-то из шутников, но вряд ли эти слова улетели в эфир.