Последний полустанок

Римма с треском разломила яблоко.

– Пополам. Чур не отказываться. Обижусь.

Толь Толич машинально взял половинку и фальшиво замурлыкал:

Что призадумалась ты,

В бездну печально глядя?

Или боишься волны

Ты, дорогая моя?

Совсем расчувствовался Толь Толич, но Римма властно выключила репродуктор.

– Який нудный танец! Вальс я не танцую. Старовизна!

Жизненный опыт такого начальника, как Толь Толич, всерьез заинтересовал Римму. Устраиваются же люди! Все у него есть. Хорошая квартира, не то что у Риммы - живут в одной комнате. На дачу только на машине ездит, Жена, конечно, старуха, а ходит в каракуле с двумя чернобурками. Откуда такое счастье свалилось? За что?

И Римма опять вернулась к начатой теме:

– Мабуть, вы с самим министром балакали? Який вин? Молодой чи старый? Здается мне, що министр вас сюда устроил?

– О таких вещах, золотко, не расспрашивают.
– Толь Толич пригладил похожие на подсолнушки усы.
– Может, и министр, а возможно, и кто-нибудь другой.
– И опять по привычке, как бы невзначай, поглядел на потолок.

Римма вздохнула:

– Вот бы познакомиться...

Будем к ней снисходительны. Не только пустенькую девчонку, но и зрелых, умудренных опытом людей Толь Толич не раз вводил в заблуждение своим многозначительным поглядыванием на потолок. Кто знает, кого он имеет в виду?

* * * * * * * * * *

В самолете стало жарко. Поярков повернул блестящий цилиндрик над головой и направил на себя освежающую воздушную струю. Его мягкие, уже с проседью волосы поднялись вверх.

Он придержал их ладонью, потом, как бы вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на спинки кресел, прошел в кабину, к радисту, чтобы узнать, нет ли сообщений от Дерябина.

Как и было намечено по новой программе, согласованной с Поярковым, "Унион" будет подниматься вверх, останавливаясь на разных высотах. Даже в ионосфере он может висеть в пространстве, словно вертолет в воздухе. В данном случае используется система, в принципе похожая на реактивные винты. Таким образом, исследования высших слоев атмосферы могли производиться гораздо полнее и точнее, чем с помощью ракеты, хотя некоторые из них и достигали больших высот, чем "Унион".

Из разговора с Дерябиным выяснилось, что Набатников доволен испытаниями. Диск взобрался как бы на новую ступеньку и сейчас отдыхает на высоте около трех километров. Все приборы работают, в том числе и мейсоновский анализатор.

Поярков поспешил поделиться приятной новостью с Медоваровым:

– Только что говорил с Борисом Захаровичем. "Унион" сразу пошел вверх. Подъем идет почти по расчетному графику.

– Но ведь вы доказывали, что туда забрались два молодца, - не преминул съехидничать Толь Толич.
– Куда же девался лишний вес?

– Не знаю.

Медоваров благодушно усмехнулся и погрозил пальцем:

– Вот то-то и оно, что не знаете. А почему, золотко, не хотели заменить тяжелые стекла, как я предлагал?

– Опять вы за свое, Анатолий Анатольевич!
– ободренный успехом, укоризненно проговорил Поярков.
– У каждого из нас есть свой "пунктик". У Бориса Захаровича - чистота воздуха, у меня - "Унион". А у вас - "космическая броня". Неистовый болельщик.

– А как же? Я ведь практически этими полимерами занимался. Знаю, что к чему.

– Ради постоянной вашей любви к этим самым полимерам я готов застеклить все иллюминаторы "космической броней". Конечно, если она выдержит высотные испытания.

– Не сомневайтесь, золотко, не сомневайтесь, - солидно проговорил Толь Толич.

Римма помедлила, пока Поярков пройдет на свое место.

– Действительно, чушь какую придумали, - обратилась она к Медоварову.
– За длинного хлопчика ничего не скажу. Смурной какой-то. Но який жонатый дурень смертяку на небе буде шукаты? Чи ему жить надоело?

– Это вы насчет Бабкина?

– А я знаю? Бабкиным его кличуть чи Лодыжкиным? Белобрысенький, а с-под щетинки кожа просвечивает, розовая, як у того порося.
– Римма тоненько хихикнула, но потом посерьезнела.
– За яким бисом вы заставили меня до Москвы звонить. Аж две годины у телефона сидела.

– Не понимаю я украинского, - оборвал ее Толь Толич.
– Говорите по-русски. Какие две годины?

– Два часа. Этого даже не знаете? Звонила, звонила... А мама багрецовская так это важно спрашивает: "А почему вы, девочка, сыном моим интересуетесь?" Не могла же я сказать, что сынок ее либо полетел, либо сквозь землю провалился? Вы же сами говорили, чтобы старуху не волновать.

– Говорил. Ну, а чем же вы объяснили ваш звонок?

– Не помню. Соврала что-то. Но старуха мне точно сказала насчет телеграммы.

– А вы не спросили, когда она была отправлена?

– Зачем? И так старуха подозревать начала, не гоняюсь ли я за ее сынком. Очень мне он нужен...

Толь Толич почувствовал, что поручение было выполнено точно. Но если "Унион" поднимается по расчетному графику, то подозрения отпадают. Людей там нет, а где они сейчас находятся, руководству НИИАП безразлично. Пусть ищут с места их постоянной прописки.

Подошел Аскольдик:

– Я считаю, Анатолий Анатольевич, что общественная жизнь должна продолжаться в любых условиях, на любой высоте и любой глубине. Материальчик у меня кое-какой есть. Разрешите выпустить "молнию"?

– Действуй, комсомол!
– одобрительно разрешил Толь Толич.
– Заворачивай.

Возвратившись к Нюре, Аскольдик хотел было сесть рядом, но Поярков предупредил его:

– Простите, Нюрочка, оторвитесь от книги, я должен вам рассказать одну интересную новость.

Аскольдик понимающе усмехнулся и, обиженно шмыгнув носом, прошел вперед.

– Я слушаю, Серафим Михайлович, - холодно проговорила Нюра, заметив, что многие обернулись назад.
– На нас смотрят.

Поярков презрительно пожал плечами:

– Меня это не касается.

– А обо мне вы подумали?

Он посмотрел на нее виновато и умоляюще:

– Если бы я мог не думать! Но что случилось, Нюрочка? С самого утра вы бегаете от меня - может, обидел случайно? Не так посмотрел? Сказал не то?

Нюра уронила книгу на колени. Теплая волна нежности поднималась к горлу. От нее и захлебнуться можно. Казалось, что нет сейчас человека ближе ей и дороже. Она отвернулась к окну. Откуда-то из темноты выплыло лицо Курбатова и сразу же исчезло, растаяло. Губы готовы были прошептать Серафиму Михайловичу, что все остается по-старому, что она сама не знает, как это все получилось. Пусть не тревожится.

Хотела сказать, уже обернулась, но опять встретилась с любопытствующими взглядами Риммы, Аскольдика и других. Даже несчастный аспирант, изучающий субъективные ощущения полета, застыл с пакетом у подбородка и тупо смотрел на Нюру сквозь очки.