Последний рейс «Фултона»

– Уйди от греха, старик, – пригрозил Алумов.

– А мне бояться нечего, я свое прожил, – хрипел Дронов. – Вот ты, паршивец, бойся. Как же потом править нами будешь, если с убийства начинаешь?..

Алумов кусал губы. А толпа прибывала, шумела, требовала. Конвоиры пытались оттащить арестованных от родных, но безуспешно.

– Бабы! Уйдите! Всех ар-рестую! – кричал пристав Зеленцов.

К Алумову подскочил тощий офицер в надвинутой на глаза фуражке. Что-то зашептал, показывая на толпу. Алумов недовольно морщился, но офицер упрямо бубнил свое.

И меньшевик пошел на попятную.

– Граждане! – обратился он к толпе. – Обещаю вам, что большевики будут осуждены по закону, по справедливости. Мы сейчас же отправим их в штаб Северной Добровольческой армии. Во избежание кровопролития прошу разойтись.

Арестованных опять вывели на набережную. Как ни пугал Зеленцов, родственники и рабочие из мастерских проводили их до причала.

Когда рабочие по трапу проходили на катер, Алумов негромко сказал:

– Не радуйтесь, там все равно шлепнут…

Прежде чем спуститься вниз, Тихон обернулся. На берегу, рядом с его матерью и сестрой, синела рубаха Сережки Колпина. Догадался Тихон – это он привел людей, спас их сегодня от смерти. Но не знал, что видит товарища в последний раз.

И никто из арестованных не знал, какое испытание ждет их на том берегу, что происходит в городе…

Отпор

Вроде бы всё учли в своем плане заговорщики: и какими силами располагают красные, и кого из большевиков расстрелять, и кого арестовать, и как лучше убрать из города тех, кто может помешать мятежу.

Но не учли они главного – что поднимутся против них рабочие окраины. И план, над которым мудрили выпускники академии генерального штаба, начал трещать по швам.

Первый удар мятежники получили на Всполье.

Вторая неудача выпала им на ткацкой фабрике. В три часа ночи дежурный телефонной станции сообщил в штаб Железного отряда, разместившийся в бане, что связь с городом прервана.

Насторожились красногвардейцы. И тут рассыпались выстрелы у станции Всполье. Оттуда в штаб позвонил военком Громов:

– Офицеры центр города захватили. Рыпнулись было сюда – отшили. Поднимайте рабочих в ружье!..

Но ткачи, не ожидая приказов, стали собираться сами. Создали Чрезвычайный штаб, начальником выбрали товарища Павла.

– Что мы имеем? – обратился большевик к красногвардейцам. – Сто винтовок, несколько пулеметов и тысячи рабочих, которые верны советской власти. Первое, что надо сделать, – организовать оборону фабрики и рабочих кварталов. Поручаю это тебе, Виктор Федорович, и тебе, Константин Яковлевич.

Старые ткачи взбунтовались:

– Вы в бой, а мы на покой?.. Несогласные мы.

– Еще молодым нос утрем.

Товарищ Павел пригрозил революционным трибуналом. Но старики взъелись еще пуще:

– Соплив нас стращать!..

– Удумал – старым большевикам в тылу с бабами сидеть!..

– Мы в пятом году на баррикадах были, а теперь на задворки?..

Товарищ Павел решил схитрить. Хотя времени было мало – поставил вопрос на голосование. Партийному решению старики подчинились, но не сразу успокоились, побрюзжали.

– Пулеметов давай, – заявил один. – У проходных поставим…

– И красный флаг надо на башню. Чтобы все видели, с кем ткачи…

– И пулеметов дам, и флаг будет, – согласился товарищ Павел. – Пока не ясно, что делается в Первом стрелковом полку. Как, Минодора, берешь разведку на себя? – спросил он женщину-ватерщицу в красной косынке.

– Не привыкать солдат агитировать.

– И последнее – надо выяснить позицию левоэсеровской дружины.

– Вооружены они – дай бог нам. Дачу Грязнова забили пулеметами от подвала до чердака. Хорошо бы их на нашу сторону перетянуть, – сказала Минодора.

– Этим я займусь…

Когда товарищ Павел подошел к даче бывшего управляющего фабрикой, где разместился штаб левоэсеровской дружины, здесь уже митинговали. Дружинники, опершись на винтовки, стояли, сидели на вытоптанных клумбах, положив винтовки рядом.

Многих ткачей товарищ Павел хорошо знал и понимал, что в эсеры они попали по малограмотности. А когда на деревянном крыльце кирпичной дачи увидел здоровенную фигуру Лаптева, даже обрадовался – часто схватывались они на митингах, но последнее слово всегда оставалось за большевиком.

Один из вожаков фабричных эсеров Симкин – франтоватый сердцеед и гитарист – читал, заглядывая в бумажку:

– «Сегодня ночью власть узурпаторов и немецких шпионов в городе пала! Отныне вы – граждане великой России – свободны! Новая, народная власть примет все меры к обеспечению продовольствием, и ваши дети не будут голодать! Призываем вас выступить в поддержку братьев, взметнувших над городом знамя борьбы и свободы!..»

Дружинники переглядывались. Серьезный выбор нужно было сделать сейчас. Ошибешься – всю жизнь потом каяться.

Увидев товарища Павла, Симкин поперхнулся, отодвинулся за Лаптева, что-то шепнул ему. Тот отыскал большевика глазами, сунул руку в оттопыривающийся карман плохонького пиджака, поправил дешевый, поношенный картуз на голове.

– Перестань, Симкин, наводить тень на плетень! – крикнул из толпы Павел. – Ты и врать-то как следует не можешь – брешешь по чужой бумажке!.. Слышите?! – Большевик указал рукой в сторону станции Всполье, откуда доносились пулеметные очереди и винтовочная трескотня. – Это братья-золотопогонники расстреливают братьев-рабочих!

Длинный Лаптев, будто сломавшись в пояснице, перегнулся через перила высокого крыльца:

– Это – немецкий провокатор! Застрелить его!

У товарища Павла рука потянулась к парабеллуму, но удержался. Среди дружинников – злые голоса:

– Эк, загнул!..

– Не бреши, дылда!..

Чувствуя, что переборщил, Лаптев пытался выправить оплошность:

– Я уполномочен Цека партии эсеров…

– Левых или правых? – перебили его.

– Вы, рабочие, больше других натерпелись от самоуправства большевиков, – не ответив, продолжал Лаптев. – Вы – главная опора восстания!..