Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

Двадцатое апреля запомнилось столичным жителям и страшной бомбежкой. Английские и американские «подарки» фюреру посыпались с неба с раннего утра и сыпались до позднего вечера. Это был последний из многочисленных ударов возмездия союзников по Берлину, ведь русские части уже подступили в некоторых местах к пригородам. Так что напоследок английские и американские летчики отплатили берлинцам за все по двойному тарифу.

Горожане были, естественно, раздражены на фюрера, войну и судьбу. Это еще больше ожесточило их сердца, и так-то не очень добрые. Еды у них было в обрез, им нечем было делиться. В магазинах все было по карточкам, на угрюмых продавщиц не действовали ни форма Юргена, ни обаяние Красавчика, ни деньги. Деньги почему-то вызывали наибольшую ярость, возможно, из-за портрета Гиммлера на выданных им банкнотах. Не было «золотых фазанов» [26] и их дородных жен, которых они бы могли общипать и пощупать. Их надежды раздобыть еду становились все более призрачными.

26

Прозвище высших чиновников и партийных функционеров.

Наконец они наткнулись на армейский склад. По прибытии им сказали, что он находится где-то поблизости, но не указали где. Перед широкими дверями склада стоял желтый городской автобус, доверху набитый обувью и военной формой. Два молодых солдата перетаскивали их на склад, пожилой кладовщик с повязкой фольксштурма на тужурке скрупулезно отмечал каждый извлеченный из автобуса предмет в большой амбарной книге.

— Добрый день. Откуда такое богатство? — спросил Юрген для начала разговора.

— Имущество, находившееся на балансе батальонов и полков, — пробурчал кладовщик. — Командование отказывается от него, потому что оно больше не нужно их солдатам. Отойдите, не мешайте работать.

Юрген просочился внутрь склада. За столом сидел интендант с погонами фельдфебеля и переписывал длиннющую ведомость, из-под которой высовывались два листа копировальной бумаги. «Чернильные души! — подумал Юрген. — Порядок есть порядок. Принял — сдал. Кому угодно, хоть русским, главное, чтобы точно по описи».

— Привет, дружище, — сказал он и наклонился так, чтобы были видны его погоны. — Жратва есть?

— По ордеру, — ответил фельдфебель, не поднимая головы.

— Только что прибыли из-под Зеелова. Заняли позиции у вас под боком, у аэропорта. Живот подвело… — продолжал Юрген.

— По ордеру!

— Скажите, пожалуйста, господин офицер, а обмундирование мы можем получить? — раздался из-за спины голос Граматке.

— Мы немного пообтрепались в боях, — сказал Красавчик.

Фельдфебель наконец оторвал глаза от ведомости, окинул Юргена оценивающим взглядом.

— Да, подлежит списанию, — сказал он и уточнил: — Может быть списано.

— Отлично! — раздался бодрый голос Отто Гартнера. — Добротные шинели, сапоги и кожаные ремни нам не помешают, этот товар всегда в цене, не так ли, господин офицер? — В голосе Отто появились воркующие нотки. — Предлагаю обмен, — наше добротное обмундирование на продовольствие.

— По ордеру, — после некоторой паузы сказал фельдфебель.

— Но вы даже не выслушали нашего предложения! — воскликнул Отто. — Вы будете приятно удивлены его щедростью.

— По ордеру! — с болью в голосе выкрикнул фельдфебель.

Ну что с ним было делать?! Юрген умыл руки и отступил в сторону. На его место заступил Брейтгаупт и молча уставился на фельдфебеля. За спиной Брейтгаупта стеной стояли товарищи — Красавчик без тени обаяния, Граматке без тени интеллигентности и Гартнер без тени торгашеской угодливости, одна неотвратимость и мрачная решимость. Фельдфебель разглядел их форму без знаков отличия, он понял, с кем имеет дело, он вообще оказался понятливым мужчиной, только немного занудным, как все интенданты. Он составил расходный ордер и упросил Юргена его подписать. Юрген посопротивлялся лишь для виду. Порядок есть порядок. Сдал — принял. Мешок кофе, ящик мясных консервов, ящик рыбных консервов, две упаковки галет, коробка сигарет, ящик шоколада. Все по справедливости, все самое необходимое, все по минимуму, кризисный рацион.

* * *

Это были французы. Так сказал Тиллери, их эксперт по французам, ведь он был из Рурской области и в детстве немало натерпелся от них. И еще он понимал немного по-французски.

Их было трое. Первый, высокий блондин с арийскими чертами лица, был одет в старую эсэсовскую форму, черные бриджи заправлены в высокие сапоги, на черном мундире серебряные галунные погоны с двумя четырехугольными звездочками — гауптшарфюрер, определил Юрген, по-нашему просто гаупт, капитан. Эсэсовский кинжал висел на его черном поясном ремне как шпага. Второй, чернявый, мелкий, горбоносый, был одет в робу с большой нашитой буквой F. Третий выглядел настоящим французом с его небольшими черными усиками, французской военной формой, беретом с кокардой и французским карабином образца 1886 года. Впоследствии он оказался коренным берлинцем, членом фольксштурма и ветераном Великой войны, который просто подошел поглазеть, привлеченный перебранкой на французском языке.

— Нас здесь семнадцать тысяч, военнопленных из Шталага, истинных французов и патриотов! — запальчиво кричал чернявый. — Если мы возьмем в руки оружие, то не поздоровится и вам, бошевским прихвостням, и вашим тупоголовым немецким хозяевам.

— Бери в руки лопату, вонючий гасконский фанфарон, и копай траншею, отсюда и до обеда, — надменно отвечал ему блондин. — А потом благодари Господа и нас за то, что мы даем тебе честно заработанную тарелку твоего любимого лукового супа. И оставь заботы о будущем Франции нам, истинным французским патриотам.

И все такое прочее. Они оба были настоящими французами — тратили бесценное время на пустопорожнюю болтовню. И поразительно напоминали поляков — в Варшаве Юрген слышал точно такую же перебранку двух офицеров из Армии Крайовой и Армии Людовой.

Юрген стоял и выразительно посматривал на эсэсовца, он даже начал притопывать сапогом, все громче с каждым новым пассажем француза. Дело было в том, что солдаты этого гаупта нагло заняли подвал, в котором согласно разнарядке должен был разместиться их взвод.

С французами им воевать еще не доводилось. Разве что подполковнику Фрике и ефрейтору Штульдрееру, но они сражались против, а не вместе. Но даже они вскоре признали, что эти французы — славные парни и хорошие солдаты.

Они были из дивизии СС «Шарлемань». Кого там только не было — студенты и их преподаватели, рабочие и аристократы, они являли образец будущего «народного сообщества». Всех их объединяла ненависть к большевизму, который они называли сталинизмом, это была чисто французская черта — давать всему свои собственные наименования. Небольшая причуда или слабость из тех, которые Юрген всегда прощал боевым товарищам.

С этим, с боевым опытом и моральным духом, у них все было в полном порядке. Во время зимнего наступления русских они вместе с тремя немецкими дивизиями держали оборону в районе Бельгарда, не того, что в их родной Франции, а того, что в Померании. Они готовы были стоять до конца, но русские уже далеко обошли их со всех сторон. Им приказали оставить позиции и прорываться в сторону Балтийского моря, к устью Одера. Их рассказ о том, как они пробивались по бездорожью через лес по пояс в снегу, отбиваясь от наседавших со всех сторон русских, стер последние следы взаимной настороженности и отчужденности — Юргену с товарищами тоже было что вспомнить в том же роде. Командир их дивизии бригаденфюрер Густав Крукенберг вывел из окружения почти тысячу солдат. Юрген слышал, что подполковник Фрике при встрече с ним с уважением пожал его руку, хотя не переваривал ни французов, ни эсэсовцев.