Последний Совершенный Лангедока
Шрифт:
– Подойди, – приказал граф. – Лекарь расскажет, как настоять травы для меня. Запомнишь и сделаешь.
– Да, господин, – сказала девушка и подошла к сундуку.
Я принялся объяснять ей, как заваривать и настаивать травяные сборы, когда и в какой последовательности давать их пить больному. Альда внимательно слушала.
– Не перепутаешь? Может быть, написать тебе прописи?
– Не надо, господин мой, у меня хорошая память.
– Не сомневайся, грек, раз говорит – запомнит, – подтвердил граф. – Не знаю уж, в кого она такая памятливая уродилась. Я вот, например, читаю и пишу с трудом, а она в монастыре выучилась и по-гречески писать, и по-латыни…
Альда слегка покраснела
– Ладно, – сказал граф, – с этим решили, что теперь?
– Прежде чем мы начнём лечение травами, следует ослабить приступ. Соблаговолите снять верхнюю одежду и лечь на живот.
– Ты что это задумал, а? – с подозрением спросил граф.
– Иглы, мой господин…
– Тыкать в меня иголками? Да ты никак рассудка лишился, грек?!
– Это необходимо. И потом, вы не почувствуете боли, уверяю вас.
– Да? Ну, тогда ладно… – де Фуа, кряхтя, стянул шоссы и нательную рубаху.
Между лопаток у графа тянулся старый, грубо зашитый рубец. Я коснулся его пальцем.
– Что это?
– Меч, – коротко ответил тот, – сарацинский. Я не бежал с поля боя, не подумай, это сарацин подкрался со спины и ударил. В последний раз в своей вонючей жизни. Ну, и когда ты будешь колоть меня своими иголками?
– Иголки уже заняли свои места. Я же говорил, что вы ничего не почувствуете.
Де Фуа полежал, как бы прислушиваясь к себе, потом брюзгливо сказал:
– Ты бы хоть предупредил, что крови будет много, теперь всё бельё в стирку.
– Но крови нет, мой господин.
– Что ты врёшь! Я же чувствую, как она льётся!
– Отец, лекарь говорит правду, я не вижу ни капли… – раздался голос Альды.
Оказывается, она не ушла, а тихонько стояла в углу и внимательно наблюдала за лечением.
Граф начал злиться.
– Вы что, придурком меня считаете? Да у меня же вся спина в крови!
– Дайте руку, господин граф. Покажите, где вы чувствуете кровь?
Де Фуа завёл руку за спину, я придерживал её, чтобы он не потревожил иглы.
– Чудеса… – удивлённо пробормотал граф, разглядывая чистые пальцы. – Эй, грек, а ты часом не колдун, а?
– Я христианин и верую в Иисуса Христа, но во главе нашей церкви стоит не папа, а Константинопольский Патриарх.
– А Библия?
– Библия одна и та же, только у вас она на латыни, а у нас на греческом.
– Ну и долго мне так лежать задницей кверху?
– Я уже вынул иглы. Прислушайтесь к себе, господин граф, и расскажите, что вы чувствуете.
Граф замолчал, с десяток ударов сердца лежал, посапывая, потом сказал:
– Клянусь кровью Христовой, мне кажется, что у меня на пятке отвернули пробку, и через неё вытекает боль. Всё-таки, грек, ты колдун. Но мне плевать! Если благодаря твоему колдовству я смогу ходить своими ногами и ездить верхом, будь ты хоть трижды колдуном, я тебя не выдам попам!
– Я уже сказал, господин мой, я не колдун. Ни один колдун не может прочитать «Отче наш», а я читаю его на утренней и вечерней молитве.
– Ну, ладно, ладно, верю… Альда!
– Да, отец.
– Отведёшь лекаря в комнату для гостей. Ну, в ту, под крышей, знаешь? Скажешь слугам, что его приказы – мои. И проваливайте, а я, пожалуй, вздремну. Господи, хорошо-то как!
– Господин граф, а как быть с трубадуром? – спросила Альда.
– А-а-а, верно, я и забыл… Что делать с трубадуром? Да пёс с ним! Пусть устраивается у слуг как хочет! – граф отвернулся к стене, по-детски подложил ладонь под щёку и сладко причмокнул, засыпая. Альда осторожно накрыла его овчиной, и мы вышли.
Альда шла первой, держа в левой руке плошку с горящим в масле фитилём. Я плёлся вслед, глядя ей в спину, и ни с того
ни с сего вдруг ощутил такой острый и неожиданный приступ вожделения к этой скромной девушке, что споткнулся на ровном месте и вынужден был остановиться, опершись о стену. Я боялся, что Альда что-то почувствует, и мои грешные мужские помыслы оскорбят её.Услышав, что я стою на месте, девушка обернулась.
– Вы ушибли ногу, господин мой? Как жаль… Это моя вина! Здесь темно, а лестница неудобная, но я-то знаю наизусть каждую ступеньку и не подумала о вас. Хотите, я буду светить вам под ноги? Здесь уже недалеко.
– Ничего, просто ступени крутые, запыхался с непривычки, – соврал я, радуясь, что в темноте Альда не видит моей багровой физиономии с выпученными глазами.
Ещё один поворот, и мы оказались на верхнем этаже донжона. Здесь было несколько комнат (я не рассмотрел сколько). Альда открыла ближайшую дверь, и мы вошли в предназначенное мне жилище. Комната была точно такой же, как у графа, но кроме лежанки в каменной нише и бугристого и жёсткого на вид подголовного валика, в ней ничего не было. Окно было закрыто щитом, и через щели в неплотно подогнанных досках на пол падали солнечные лучи. В них кружились пылинки. Как всегда в помещениях с толстыми каменными стенами, на меня навалились ощущения тишины, покоя и безопасности. Сразу же потянуло ко сну.
– Какие вещи вам потребуются, господин мой? – спросила Альда. – Я скажу слугам, чтобы принесли.
– Кувшин вина, воду для умывания и таз.
Девушка окинула взглядом комнату, видно, что-то прикидывая, и вышла.
Я вздохнул, бросил свой мешок на лежанку и стал обживаться.
Поскольку этот этаж был верхним, потолка у комнаты не было, его заменяла черепичная кровля башни. Толстые, местами растрескавшиеся деревянные балки были одним концом вмурованы в стены, а наверху сходились на конус, где соединялись железными хомутами. Я понял, почему лежанка стоит в нише – в дождь крыша, наверное, немилосердно протекала.
Хотелось есть, но одна мысль о том, чтобы тащиться вниз в поисках съестного, а потом лезть обратно, отбивала аппетит.
Я собирался поспать, но надо было дождаться слуг. Вскоре на лестнице послышались шаги, и в комнату вошла Альда.
– Простите, что тревожу, иатрос Павел, – сказала она, – но вас желает видеть госпожа Эсклармонда.
– Кто?
– Сестра графа. После смерти мужа она не пожелала жить в его владениях и вернулась в Фуа.
– Ах, да, вспомнил, трубадур говорил про неё. А нельзя навестить госпожу завтра? Я устал и плохо соображаю.
– Простите, господин, но вам лучше пойти сейчас.
– Почему?
– Ну… Граф есть граф, но истинная хозяйка замка – госпожа, и нрав у неё суровый, её желаниями не принято пренебрегать. К тому же, далеко идти не придётся, её покои этажом ниже, она живёт рядом с братом.
– Что ж, видно, делать нечего. Скажи, моя одежда очень грязна?
– Снимите её, я сейчас почищу, – сказала Альда и смутилась. – Я… я подожду за дверью, а вы бросьте её мне.
Покои графини выглядели куда уютнее комнаты графа. Стены были завешаны яркими шпалерами, на полу лежал пушистый ковёр. Со вкусом подобранная мебель и дорогие безделушки подчёркивали высокий статус хозяйки. Эсклармонда де Фуа ожидала меня, сидя на стуле с высокой резной спинкой, напоминавшем трон. Она держалась удивительно прямо, сложив руки на коленях. Графиня была одета во всё чёрное. Её волосы казались посыпанными пеплом, на бледно-восковом лице не было румянца. Женщина выглядела тяжело больной. «Эге, – подумал я, – похоже, и здесь мне предстоит работа. Сейчас она начнёт жаловаться на свои многочисленные недуги». Но я ошибся.