Последний верблюд умер в полдень

Я вытащила пистолет и выстрелила в упор в солдата, который пытался обрушить лезвие на голову Эмерсона. Эмерсон подскочил ко мне и бесцеремонно швырнул Рамзеса к моим ногам.

— Господи Всемогущий, Пибоди, смотри, куда стреляешь! Проклятая пуля пролетела так близко, что выдрала мне волосы!

— Лучше так, чем выдрать их мечом, — ответила я. Ещё один кожаный шлем придвинулся к нам. Я целилась в руку, но, похоже, промахнулась, потому что он всё приближался, и я решила, что при таких обстоятельствах разборчивость неуместна. Второй выстрел отшвырнул его на Рамзеса. Эмерсон схватил упавший меч как раз вовремя, чтобы парировать сильнейший удар ещё одного нападавшего. К нам мчались и другие, но некоторые из наших стражников — теперь с красными перьями в волосах — встали на нашу защиту. Я почувствовала, что смогу улучить момент и побеседовать с сыном.

Внутренности статуи, похоже, годами не знали уборки. Волосы Рамзеса (вернее то, что так называлось) украшала паутина, а килт выглядел просто омерзительно. На животе явно виднелся след чьей-то сандалии, что, вероятно, и объясняло молчание. Я потрясла его.

— Ты не ранен, Рамзес?

— Уф, — попытался отдышаться Рамзес.

С пистолетом наготове, я обернулась взглянуть, не нуждается ли Эмерсон в моей помощи, и обнаружила, что он великолепно справляется. Очевидно, он втайне брал уроки фехтования, ибо его мастерство значительно улучшилось с того незабываемого дня, когда он сражался с Гением Преступлений за мою скромную особу^[179]. Уверена, он с лёгкостью мог бы расправиться со своим противником, если бы пытался не вывести из строя, а убить человека.

Один из наших защитников упал, забрызгав мои ботинки кровью. Очередная пуля из моего верного маленького пистолета заставила убийцу hors de combat^[180]. Я поспешно перезарядила оружие. Битва разгоралась. Я видела Тарека в диадеме, ощетинившейся красными перьями; он пытался пробиться к брату, укрывавшемуся за троном. А перед самим троном кипела ожесточённая борьба, верные гвардейцы Настасена дрались, пытаясь сдержать атакующие силы повстанцев. Даже Песакер выхватил меч и вступил в сражение.

Но среди всех криков, грохота и стонов, сопровождавших сражение, в одном месте царила тишина: занавешенный шатёр в задней части колоннады. Перед ним стоял Рука, опираясь на огромное копьё. Никто не приближался к нему; казалось, будто и сам он, и шатёр, который он охранял, отгорожены невидимой, непроницаемой стеной.

Ужасающая бойня продолжалась. Груды тел и лужи пролитой крови покрывали пол. Кто выигрывает? Я не могла сказать. Многие из сильных с обеих сторон пали — трагическая, ужасная потеря. Страдая в глубине души, я стремилась помочь раненым и утешить вдов и сирот.

Не знаю, что вдохновило Тарека — та же самая благородная цель, или страх, что он может проиграть. Предпочитаю верить, что первое. Повергнув наземь последнего из нападавших на него, он возвысил голос над звуками боя:

— Столько храбрецов погибло за тебя, брат мой, а ты прячешься за престол, который хотел занять с помощью лжи. Выйди и сразись со мной, как мужчина, за обладание им. Или ты боишься?

Воцарилась тишина, нарушаемая только стонами раненых и прерывистым дыханием бойцов, опустивших мечи и ожидавших ответа Настасена. Я видела, как на многих лицах упоение битвой сменялось невыразимыми страданием и ужасом. Воистину шла братоубийственная борьба — друг против друга, брат против брата.

Лезвие меча Эмерсона было малиновым по самую рукоятку. Я не жалела о том, что он совершил, ибо те, кого он убил, намеревались убить нас, но сожалела о печальной необходимости подобных действий. Не вся кровь, окрасившая одежду Эмерсона, принадлежала его противникам. Скользящий удар рассёк щеку до кости; если я в ближайшее время не зашью рану, останется уродливый шрам. Из других ран, полученных им, худшей выглядела одна на предплечье, сопровождавшаяся сильным кровотечением. Я вернула пистолет в кобуру и достала кусок полотна, который использовала в качестве носового платка.

— Кажется, я разорвал очередную рубашку, — заметил Эмерсон, когда я потянулась к нему. — На сей раз я не виноват, Пибоди.

— Как я могу жаловаться, дорогой, если ты получил все свои раны, защищая нас. Позволь мне перевязать тебе руку.

— Не суетись, Пибоди. Игра ещё не закончена. Я хочу видеть, что... Ах, вот и Настасен. Он не мог отказаться от вызова, но похож на человека, который отправляется к дантисту, не находишь?

Зрители отступили, оставив проход между Тареком и его братом. Тарек был покрыт дюжиной кровоточащих ран, но сохранял царственную осанку, и мрачная улыбка играла на его губах. Контраст между ними — одним, отмеченным шрамами в доблестной битве, и другим, в первозданно чистой и изящной одежде — вызвал ропот среди зрителей, и отнюдь не только среди последователей Тарека. Возможно, Настасен понял, что теряет преданность своих людей, и это подкосило его мужество; возможно, сыграли роль явное презрение брата, или надежда, что Тарек устал и ослабел от потери крови. Настасен расстегнул украшенный драгоценными камнями пояс и отбросил его в сторону вместе с халатом.

— У меня нет оружия, — сказал он. — Убей меня, беззащитного и безоружного, если хочешь… брат.

Тарек указал на одного из своих людей.

— Дай ему свой меч.

Настасен взял меч, иронически поклонившись владельцу, сделал несколько пассов, словно испытывая баланс и вес, а затем без предупреждения бросился на Тарека. У того не осталось времени, чтобы парировать; только ловкий прыжок в сторону спас его.

Зрители столпились вокруг, толкая друг друга, чтобы лучше рассмотреть, будто следили за спортивным состязанием. Отвратительное проявление дикости, животрепещущей в мужской груди, мешало мне видеть поединок. Рамзес взобрался на кресло и, встав на цыпочки, пытался заглянуть через головы зрителей. Я схватила его за руку.

— Немедленно слезь и стой рядом со мной. Если я потеряю тебя снова, то накажу от всей души. Эмерсон, ты тоже… Да пропади оно всё пропадом! Куда девался твой отец?

— Туда, — указал Рамзес.

Эмерсон поспешил присоединиться к аудитории. Его голова подпрыгивала вверх и вниз, и он выкрикивал советы — боюсь, бесполезные для Тарека. Такие слова, как «финт» и «выпад», естественно, ничего для него не значили.

Сражение затягивалось на больший срок, чем я ожидала; моё беспокойство возрастало. Звон скрестившихся мечей, крики и стоны зрителей — только они позволяли мне строить предположения относительно происходившего. Я не сомневалась в превосходстве мастерства и мужества Тарека, но его брат не был ни утомлён, ни ранен. Если Тарек погибнет, что будет с нами? Надеюсь, что меня не заподозрят в своекорыстии, если признаюсь, что начала рассматривать возможные варианты действий.

Оглянувшись, я обнаружила, что мы с Рамзесом остались в одиночестве. Стражники ушли смотреть схватку, а Реджи… Когда же он исчез? Не вступил ли он в битву? Его нигде не было видно. Таинственный шатёр, казалось, обезлюдел; во всяком случае, Рука больше не стоял перед ним.

Зрители испустили громкий крик. Мощный удар, возможно, смертельный, принёс поражение — но кому? Проклиная мой недостаточный рост, я вскарабкалась на стул. И тогда увидела голову одного из соперников. Единственного, остававшегося на ногах. Моё сердце стремительно упало при виде лица Настасена. Но вдруг — ах, вдруг! Из открытого рта хлынул фонтан крови, затем Настасен застыл и рухнул наземь. И тут же во весь рост поднялся Тарек — после могучего выпада, которым он поразил своего врага. Победитель стоял, истекая кровью, перья его головного убора были иссечены и сломаны. Через мгновение глаза Тарека закрылись, и он упал без сознания на кучу оружия и тел.

Я вскочила и бросилась к нему, волоча Рамзеса за руку. Другие матери могут обвинить меня; зрелище, которое я ожидала увидеть, конечно, нельзя было считать уместным для мальчишеского взора. Но этим матерям никогда не приходилось иметь дело с таким мальчишкой, как Рамзес. Я боялась выпустить его из рук даже на секунду.

С его активным содействием и помощью верного зонтика я проложила путь сквозь толпу и отогнала почитателей от простёртого тела нашего царственного друга. Как я и надеялась, он не умер; глоток бренди из фляги с моего пояса привёл его в чувство, и первый взгляд его открытых глаз устремился на Рамзеса, который, тревожно дыша, склонился над ним.