Последний выключает свет

– Свят-свят, – Руслан отклонился, словно открещиваясь. – Что с Вами, Владимир Тимофеевич? Никак сплетен наслушались?

– Сплетен говоришь, – Колычев откинулся на стуле. – Ты меня за кого держишь? Тебя уже месяц пасут. А хочешь, я скажу, где ты деньги прячешь?

Руслан был уверен, что ни один мускул не дрогнул на его лице, но тестя это не убедило.

– У нас сейчас четыре, – Колычев глянул на часы. – Поехали.

– Куда? – Теперь пришлось действительно напрячься.

– В гости. На Родину твою. Покажешь, что ты там накопил для семьи. Или тайны от нас есть? – тесть уже встал, и Руслан понял, что выбора у него нет. – Куда бабки прячешь? На чердак? Чего там лазишь?

“Так, про деньги знают. Про документы не спрашивали и вряд ли догадываются. Козел! Все в одну кучу свалил. Мог бы хоть разделил как-то. А если сказать, что у меня только документы? А про деньги не говорить? Если следили и видели, что на чердак я лазил, то ведь не знают, что там прятал. Точно тупой, – ответил сам себе. – Они сразу про деньги знали. И сдали меня за деньги. Значит, говорить, что денег нет тупо. А про документы если заикнусь, то и утопят где-нибудь. Все, деньги отдаю, и будь что будет. Здесь шутить никто не собирается. И молчать. Кажется, про ячейку в банке не знают, и про то, что там копия всех бумаг тоже не знают. На крайняк, про банк молчу. Козел, мог бы и денег часть в ячейке спрятать. Думал, в банке вычислить проще. Хрен тебе. До дома пасли, а банк упустили. А может, есть все же у нас банковская тайна?”, – Руслан ехал во второй машине, не с тестем. Рядом пристроились два парня, кажись из силового ведомства. “Ну да, ему бандюки ни к чему. Он и с этими решит. Шансов нет. Похоже, взяли меня хорошо”.

Почти триста тысяч долларов, пара золотых слитков, евро не было. Руслан не доверял европейской валюте, считая, что доллар всегда будет живее всех живых, как когда-то Ленин.

– Ну, и отлично. Купим тебе трущобку, а остальное, как и положено, в семью, – Колычев бросил в пакет все содержимое ячейки. – У меня надежнее будет. – Он довольно похлопал по плечу зятя.

Неприятности свалились снежным комом, одна за другой. Развод, переезд в маленькую однокомнатную квартирку, внезапно расторгнутый контракт на работе, запой… Длинный, почти ничего не оставивший в памяти. Ира? Он не помнил, как они расстались. Кажется, она вызывала полицию, чтобы его забрали. И пробуждение. В деревне, в старом доме. В кармане оказалось почти пятьсот долларов, а в памяти смутные проблески, которые с трудом связывались в полноценную картину. Новые друзья, какие-то Катя и Максим, договора, он, самоуверенный и переполненный эмоциями:

– К черту этот вонючий город. Я сам деревенский! Я жить везде смогу! – он это кричал, сомнений не было, но зачем? Когда?

Думать было больно. Под магазином нашлись друзья, снова пили. На широкую ногу гуляли и доллары нашли, где поменять. Курс какой? К черту курс. Деньги нужны были, настоящие, рубли.

Снова мрак, снова пробуждение. Жалкие гроши в кармане. «Домой? К маме? Никчемный и убогий, все потерявший? К соседям, злорадствующим, довольным его унижением? Радостно встретят его, упавшего и растоптанного. Ну, уж нет. Куда угодно, как студентка, провалившая экзамен и оставшаяся в столице хоть проституткой, но не домой. Потом. Придумаю», – мысли долетали из космоса, отрывками, восстанавливая события, которые не хотелось вспоминать.

Однажды он протрезвел, добрался до города и выяснил, что не ошибся. Что квартиру продал, и что сам согласился на домик с доплатой, и документы все есть, и он был очень счастлив, что «свобода, нас встретит радостно у входа».

– Все подписал? – Руслан стоял у двери уже бывшей квартиры с надеждой, что это все же ошибка.

– Вещи оставил. Сказал, заберешь, – хозяин, крепкий мужик, вынес две большие сумки и поставил у лифта. – Все. Больше твоего нет.

– На проезд дашь? До деревни добраться, – сказал бы кто пару месяцев назад, что он будет унизительно просить на проезд, рассмеялся бы. Но это была реальность.

Вышел на улицу, не удержался, купил бормотуху. Выпил тут же, у магазина. Показалось, что стало лучше, вдруг появилось настроение, вернулась уверенность. Телефона не было. Наверное, его потерял давно, по крайней мере, неделю точно его не видел. «Куда теперь? Денег нет? Верунчик? Не откажет», – мысли работали по самому короткому пути. Ехал в троллейбусе, ругался с кондуктором, выцарапывал из кармана мелочь.

– Вера, буквально пару слов, – прильнул к домофону, почти шептал, словно боялся, что увидят соседи. Не такого ведь знали его.

– Чего тебе? – Вера стояла у двери, не пуская на порог.

– Выручи. Отдам. Честное слово, – Руслан вспомнил сцену из фильма «Москва слезам не верит» и подумал, что уж очень похож на того хоккеиста, которого считал не настоящим.

– Боже мой. Видел бы ты себя, – Вера закрыла дверь, но Руслан не уходил. Через минуту она вышла, протянув пару сложенных купюр. – Последний раз. Можешь не отдавать.

Дверь закрылась. Больше ждать было нечего. «Вот так и заканчивается сказка, – Руслан вышел на улицу, чуть постоял у подъезда, прощаясь с прошлой жизнью. – Наверное, стоит на балконе. Не может не выйти глянуть», – поднял голову и разочарованно вздохнул. Вера не вышла проводить. Медленно побрел на вокзал. Сил не пропить все и сразу хватило. Вечером он упал на кровать в теперь уже его доме. «Может, тут кто умер, а теперь вот я лежу. Надо было хоть покрывало мое кинуть», – пьяный сон, короткий и неспокойный, пришел быстро.

Глава 3. Лена

«Она идет по жизни смеясь, она легка, как ветер…, – несомненно, это можно было сказать о ней. – Встречаясь и прощаясь, не огорчаясь, что прощанья легки…». Лена не была поклонницей «Машины времени», и, быть может, даже не слышала эту песню, да и плакать ночами она не любила, считая, что это слишком банально, хотя, сдержать слезинки получалось далеко не всегда. За внешней беззаботностью она порой скрывала переживания и неуверенность, боролась с застенчивостью и обожала ту романтику, которая легко ложится в строчки у влюбленных поэтов. Она любила перечить, не слушала старших, пользовалась своим положением младшей в семье и противилась той роли, которой ей уготовили в привычном понимании счастливого семейства:

– Замуж удачно выйти, а там само все наладится, – мама не уставала повторять, указывая на мужа. – Вот, как батька наш: хозяйственный, за ним, как за стеной.

– Скучно, – Лена лишь пожимала плечами.

Ее любили, ей хотели жизни полегче, ей прочили большое будущее «за такими родителями». Слыли они в деревне семьей зажиточной, с хозяйством дай бог каждому, основательные, трудолюбивые и удачливые.

– Все у Виктора сходится. И поросят продал, и земли удел лучший отхватил, и сена всегда с избытком. А еще, скажи ж, трактор купил. Буржуй, – говорили об ее отце за спиной сельчане, а при встрече доброжелательно склоняли голову, скрывая зависть, и заискивающе улыбались .

Оно и понятно, при случае всегда к нему бежали. Все у него есть: и инструмент, и конь, а теперь вот еще и трактор. Незаменимый человек в деревне. Авторитетный. И сына выучил в сельскохозяйственной академии, тот вернулся, и главный инженер в колхозе уже. И Лена университет закончила… Лена…

Авантюристка по жизни, она боролась за правду всеми доступными методами. Критиковала союз молодежи, который, по ее мнению, занимался отписками и существовал для галочки. Правда, когда на третьем курсе попыталась выйти из него, с удивлением узнала, что и из общежития придется убираться. В общем, дело было добровольное, но свобода передвижения и личной жизни оказалась дороже. Всегда мечтала стать журналисткой, и слышала скептическое:

– Ну-ну. Ты хоть знаешь, какой там конкурс, – брат лишь усмехался. – Он, в отличие от нее, в облаках не витал, шансы оценивал трезво и гордо добавил. – Со мной пошли. На ветеринара выучишься, работа всегда будет, в деревне не пропадем.

– Сам пропадай в деревне. Я буду журналистом, – после восьмого класса, когда решение было принято, Лена засела за учебники так, что даже родители, убежденные в ее целеустремленности, только качали головой.

– Отдохни хоть трохи, – мама жалела, а папа скептически ухмылялся: