Последний закон Ньютона

(образ) «И вот сидят эти бабы и хвалятся мужьями: одна говорит, ой, у меня муж крутой, как бык. Вторая говорит, зато у меня сильный, как лев. Третья говорит, а у меня муж… это… в общем, тоже какая-то скотина».

Про замуж так и говорят: войдешь через загс, выйдешь через суд.

(образ) «Милый, купи мне сапоги!» – «Зачем тебе сапоги, ты еще коньки не сносила!» Ха-ха-ха…

Сперва женятся, потом сходятся. Сходятся – расходятся, расходятся – сходятся. Как часовые: пост сдал – пост принял, пост сдал – пост принял, пост сдал и купил большую собаку: ест столько же, а лает на других!

Я уже думал, может, мне врачу показаться? Я ведь люблю жену. И домой спешу, и на двух работах вращаюсь с двумя пересадками на свой трижды в душу орденоносный с их зарплатами и ценами! Ерунда, скорей домой – меня там любят. И ждут. И что бы ни случилось, я сделаю вот так – и я нащупаю там руку. Она мягкая и слабая, но для меня она… это как кольцо парашюта. И тогда под ногами не пропасть. Тогда под ногами синяя речка, зеленый луг. И дети на берегу. И дети на берегу задрали головы, смеются и машут, и снова смеются: «Папа! Папа! Какой ты смешной отсюда! Давай скорей! Где ты так долго?..»

К нам девушка одна ходит в гости. Лет сорока семи. Холостячка. У нее последний штамп о расторжении брака стоит прямо на обложке трудовой книжки. Придет, сожрет весь борщ, говорит: «Ой, ребята, как вы хорошо живете! Как ненормальные!»

В общем, я тогда сказал своим: знаете, ребята, я не поеду с вами в пятницу, соврав жене, что провожали кого-то в первый рейс. Или в последний путь. Не хочу. И вообще, я, наверное, дурак. Я вижу: едут, едут по проспекту машины. В лентах едут, в куклах, лебедях и кольцах. Везут влюбленных из сказки в анекдот.

И мне становится чего-то жаль…

Ветер с дождем, и повсюду темно.

Крик петушиный несется в окно.

Только я вижу – супруг мой со мной —

Разве на сердце не стало светло?

Этому стихотворению, между прочим, три с лишним тысячи лет. Но ведь и сейчас этого хочется.

Или я не прав, женщины?

Порядочная женщина

Как-то мы с другом Гришей гуляли по Смоленскому кладбищу, что в Санкт-Петербурге. На Смоленском было прохладно, шел небольшой ленинградский дождик, поэтому мы пошли к Ксении Блаженной. У ее часовни, как всегда, было хорошо и людно. Мы постояли в этом замечательном месте России, поклонились Ксении и пошли прогуляться древними аллеями. Гуляли мы, однако, недалеко, ибо древние аллеи вскоре закончились. Они закончились нововырубленными просторами; просторы в свою очередь были покрыты полусвежими могилками; могилки были покрыты увядшими венками. Мы поглазели на такую метаморфозу, поудивлялись на это пиршество еще не остывшей печали на кладбище, где уже лет сорок никого не хоронят и не должны. Наудивлявшись, мы с Гришей сделали вывод, что:

а) деньги камень ломят,

б) место на престижном кладбище отнюдь не камень.

С третьей стороны, практически все Смоленское заросло деревьями, которые были задуманы светлыми печальными березками в изголовье. Ныне же это огромные дремучие дерева, и где теперь свое изголовье, и где чужое, извините, подножие? Буквально заросли и кущи, особенно, если зябко и затяжной ленинградский дождик. Например, как на момент рассказа. Тем не менее эти порубки настроение почему-то испортили. И вот мы, грустя по нескольким направлениям одновременно, прошли кладбище насквозь, вышли наружу как бы со служебного входа и осмотрелись. Снаружи была довольно большая штрассе; с одной ее стороны шла металлическая решетка, охраняющая вечный покой, с другой – молчаливые пятиэтажки с населением, которому этот покой только снится, то есть еще предстоит. Мир живых представляли редкие автомашины, с шелестом рассекающие воду на асфальте. Естественно, встал вопрос, чем согреться и где его взять? По случаю дождя улица была абсолютно пустынна, авто не в счет. Было как-то непроходимо сыро и серо; серо дополнительно, ибо дома на другой стороне улицы были еще изнова ужасно серые, известной советской архитектуры.

Мы остановились, как витязи перед белорусскими болотами: куда идти? Сзади было кладбище, перед нами мокрые дома, слева вдали виднелись какие-то технические постройки, явно не содержащие магазина; направо виднелись постройки, явно магазиносодержащие, но так далеко, что туда ни пешему, ни конному. Пока вертели головами, от домов показался человек в непонятно чем. Мы обрадовались и приготовились спросить его насчет ближайшей торговли, но человек вдруг замедлил ход, затем остановился, посмотрел на решетку кладбища и быстро повернул назад. Больше мы его никогда в жизни не видели. Может, он подумал, что ему еще сюда рано? Снова стало пусто и непонятно, как сразу после блокады. Можно было, конечно, попытаться углубиться в те дома, но почему-то было стойкое ощущение, что пойдешь и не вернешься.

А не хотелось.

Пока мы осмысливали и обсуждали это дело, на улице появилась женщина. Причем она возникла как-вдруг – не было ни души, и вдруг женщина. Она шла в своем направлении, имея в правой руке некую несложную поклажу, над головой зонтик с поломанной спицей. Шла она неторопливо и без особой грусти, видимо, надеясь на лучшее, например, на погоду. Увидев неожиданную человеческую душу, автор, может, даже излишне резко преградил ей дорогу и сказал.

Он сказал:

– Здравствуйте, женщинка, извините, вы хорошо знаете этот район?

Автору было почему-то неловко сразу спрашивать про магазин – она-то сразу поймет, зачем двум мужчинам нужен магазин в виду кладбища и холодной погоды, и неизвестно что подумает.

Женщина, однако, не смутилась, она, наоборот, остановилась, переложила свою поклажу в отдохнувшую руку и как бы очнулась от своей давней ленинградской думы. Она как бы рассеянно выглянула изнутри сюда, в улицу, и ответила хорошим, подходящим погоде голосом. Оказалось, ближайший магазин не так уж далеко.

Целиком это выглядело так:

Автор нервно:

– Женщинка, вы хорошо знаете этот район?

Женщина, подумав:

– Порядочно.

Автор улыбнулся на это «порядочно». Женщина тоже ответно улыбнулась, но просто так. При этом возникло конкретное ощущение, будто среди серого, постылого дня выглянуло небольшое солнце, даже удивительно.

Автор:

– В таком случае подскажите, пожалуйста, где ближайший продуктовый магазин!

Женщина, тихо улыбаясь:

– Идите в ту сторону, повернете направо, там будет остановка такси, затем скверик, затем магазин «Пятерочка».

Автор:

– Спасибо большое.

Женщина, подумав:

– Не стоит благодарности.

На этом, собственно, занавес можно было опускать. Но автор, вместо того чтобы еще раз поблагодарить и устремиться в указанном направлении, остался топтаться на месте, по-прежнему преграждая женщине путь. Почему-то не хотелось, чтобы она уходила. Почему же? Автор стоял поперек чужой дороги, пытаясь одновременно понять, почему не хочется, чтобы она ушла, и что бы еще такое спросить, чтобы она таки этого не сделала. Даже посмотрел на Гришу. Гриша ответно посмотрел на автора и вновь, по своему обыкновению молча, уставил большой хороший нос в асфальт.

И не помог.

Женщина терпеливо ждала, когда ей освободят дорогу, вновь начав что-то рассматривать внутри себя. При этом солнышко, которое выглянуло с ее улыбкой не то, что зашло, а стало как бы подергиваться дымкой… Ага, вот почему не хотелось, чтобы она уходила. Потому, что до ее появления на душе было сыро и так себе, а она улыбнулась, и стало беспредметно хорошо. Например, как детстве: идешь себе вдоль железной дороги, а внутри у тебя замечательно и хочется свистеть, а ты еще не умеешь, но пытаешься, точно зная, что обязательно научишься и тогда жизнь станет еще лучше… А вот сейчас женщина уйдет и унесет это «хорошо» с собой, останутся лишь битые сырые шпалы, кладбищенская ограда, а на душе груз всего, что накопилось с того времени, как научился свистеть… Пауза затягивалась. Автор уже приготовился нехотя повторить свое «большое спасибо» и уступить дорогу, но тут женщина вновь вынырнула из своего пространства.