Последняя чаша гнева
Шрифт:
Лоу пробудился, даже не осознавая, отчего его сон вдруг прервался, сменившись тем обычным уже напряжением, которое ему приходилось испытывать в последние дни. Его взгляд скользнул по стенам пещеры и упал на отверстие входа. Лоу вскочил и, выхватив бластер, приготовился к обороне. Краем глаза он заметил, что Чойс возле него застыл в такой же позе, держа оружие наизготовку.
Напротив входа, четко выделяясь на светлом фоне, застыла странная фигура. Удивительный пришелец не имел ни лица, ни каких-либо отличительных особенностей. Это был просто грубый слепок с человека, серая фигура в сером длинном плаще. Она восседала на таком же манекене-подобии
— Меня зовут Некий. Я проводник к проводнику.
Голос его был монотонным, лишенным всяческих интонаций.
Они молчали, лишь бластеры вновь оказались в своих кобурах.
— Вы идете к Фонсеке? — спросило странное существо, выждав немного.
— Да, — ответил Чойс.
— Вы не сможете сами найти его, — проговорил Некий. — Я проведу вас к нему. За это каждый даст мне клятву.
— Клятву? — переспросил Лоу. — Зачем?
— Я питаюсь ими, — последовал незамедлительный ответ.
— Я никогда не даю клятв, — возразил Лоу.
— Значит, ты не пойдешь к Фонсеке, — сказал Некий.
— Железная логика, — пробормотал Лоу.
— А где нам взять гарантию, что ты не заведешь нам в какое-нибудь непроходимое ущелье? — спросил Чойс.
— Я сам заинтересован в том, чтобы вы попали по назначению, сказал Некий. — Здесь бывает мало путников, и впереди у меня голодные дни.
Они переглянулись.
— Выбора у нас нет. Придется ехать.
Они вышли из пещеры.
— Здесь можно проехать на лошади, — сказал Некий. — Поэтому поскорей седлайте.
Через несколько минут въехали на хорошо утоптанную тропу, скрывающуюся в зарослях гигантских лишайников. Вчера они ее не приметили.
— Это дорога ведет к дому Фонсеки? — спросил недоверчивый Лоу.
— Да, — невыразительно сказал Некий. — Она ведет к его дому. Ночь здесь быстра, но мы будем у него до сумерек.
Все остальное время ехали молча, не считая ворчания Лоу по поводу крутизны тропы и безжизненности гор.
Горы и впрямь были безжизненными. Здесь, кроме лишайников, не было ни растительности, ни животных. Иногда крутые склоны резко обрывались, перемежаясь угрюмыми ущельями, по дну которых текли медленные родники. Стояла тягучая, завораживающая тишина.
Примерно часа через три с момента их отбытия Чойс заметил стоящий на дальнем обрыве дом. Прошло еще много времени, прежде чем они добрались до него. Дом был сложен из крупных каменных блоков, покрыт зеленоватой черепицей и имел трубу в виде драконьей головы. Дверь была полуоткрыта. Рядом с домом протекал темноватый молчаливый ручей.
Они спешились и вошли внутрь. Некий остался во дворе. Через короткий коридор они попали в большую комнату, по всей видимости, единственную во всем доме. Кроме широкой лежанки в углу, двух стульев и грязного, сбитого из трухлявых досок стола, в комнате ничего не было. За столом, на котором стояла пустая бутылка, сидел человек. Его угрюмый вид наводил на мысль о потере близкого родственника, а отросшая железная щетина на подбородке — об отсутствии бритвы, по крайнем мере, дня два. На человеке были бахромчатые кожаные штаны, красная куртка с засаленными рукавами и широкополая шляпа с провисшими полями, из-под которой торчал крупный нос красновато-бурого цвета.
Чойс остановился перед столом.
— Ты Фонсека? — осведомился он.
Человек за столом меланхолически качнул головой, но из-под нависших полей на Чойса сверкнули острые буравоподобные глаза.
— Нам
нужен проводник, — сказал Чойс. — Надежный и опытный, который знал бы каждую дырку в этих горах.— Вам кто-то сказал про меня? — Голос Фонсеки был хриплым настолько, что трудно было понимать его.
— Нам сказал про тебя Энунд.
Снова волчьи глаза сверкнули из-под шляпы. Как ни крути, они совершенно не вязались с ленивой позой человека за столом.
— Энунд? Его я знаю.
— Он сказал, что ты сможешь провести нас куда надо.
— А куда надо?
— В ВОА.
Казалось, это не произвело особого впечатления на человека за столом.
— Куда ж еще. Сколько?
— Сто.
Фонсека протянул руку, взял со стола бутылку и стал молча изучать ее опустошенные внутренности. Потом, запрокинув голову, открыл рот и перевернул бутылку донышком кверху. Где-то на дне бутылки шевельнулась последняя капля и покатилась по прозрачной стенке. Чойс и Лоу смотрели на ее следование к пересохшей глотке Фонсеки. Наконец капля сорвалась с горлышка и упала на сухой язык проводника. Его кадык дернулся. Фонсека медленно пожевал губами и сказал:
— Мало. Надо, чтобы двести.
— Будет.
— В ВОА, и все?
— Нет. Нам надо к Ползущей Горе.
Впервые тень эмоций пробежала по неподвижному лицу Фонсеки.
— Куда?
— К Ползущей Горе.
— Не. — Фонсека замотал головой. — Туда я не ходок. Да там еще ни один человек не был, понял?
— Нам. Нужно. Туда, — сказал Чойс.
Фонсека посмотрел на него. Затем почесал отозвавшуюся наждачным скрежетом щеку.
— Пятьсот, и это моя окончательная цена.
— Ладно.
— Вас привел сюда этот безликий? — спросил Фонсека. — Ему надо платить.
Они вышли на крыльцо. Некий все еще возвышался во дворе верхом на своей лошади.
— А, любитель клятв! — ухмыльнулся Фонсека. — Вы ему клятвы давайте не самые важные. Иначе он наестся досыта. А ведь он приносит мне заработок.
Чойс кивул и раскрыл было рот, чтобы произнести свою клятву, как вдруг его оборвал голос:
— Дай-ка сначала я скажу свою клятву.
Они повернулись и увидели Шамиссо.
— Да это же старый, добрый Шамиссо! — оглушительно и надсадно заорал Лоу. Тот спрыгнул с коня, и они обнялись. Потом настала очередь Чойса. После этого Шамиссо спросил вполголоса, оглядываясь на Некого:
— А зачем — клятву?
— А он ими питается, — сказал Лоу.
— А-а! — сказал Шамиссо.
Некий ждал. Казалось, он может ждать так вечно.
— Клянусь, — промолвил Шамиссо, — не заниматься больше контрабандой и прочими вещами, опасными для жизни.
Некий не пошевелился, но Чойсу показалось, что он перевел свой невидимый взгляд на Лоу.
— Э-э, — сказал Лоу. — На Шедире у меня остались жена и трое детей. Клянусь навестить их после всего этого. — Он неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.
Некий ждал.
— Клянусь, — сказал Чойс, — найти Вольфганга и уничтожить его!
Воцарилось молчание. Его прервал Некий.
— Это самая сытная клятва. Твоя, — он показал на Лоу, — горчила, а твоя, — его палец уперся в Шамиссо, — была пересолена.
Он повернул коня и вскоре исчез.
— Видали? — заметил Фонсека. — Этот знает, что к чему.
Позднее, сидя за рассыпающимся столом в доме Фонсеки, они слушали рассказ Шамиссо. Он рассказал им о страшной битве, ручьях крови, проявленном геройстве, ужасном, но побежденном наконец противнике и, конечно, о победе, — ведь это было самое главное.