Последняя глава (Книга 3)

– Вот ваша ванная. А теперь - сюда, наверх.

– В "комнату священника"?

– Да. Но привидений там нет. Она подошла к окну.

– Смотрите! Здесь ему ночью спускали в корзине еду. Нравится вам вид отсюда? Конечно, весной еще лучше, когда все зеленеет.

– Чудесно!

Он стоял рядом с ней, и его пальцы с такой силой сжимали край каменного подоконника, что даже суставы побелели. Волна горечи залила ей сердце. Как она мечтала когда-то стоять здесь рядом с Уилфридом! Динни прислонилась к амбразуре окна и закрыла глаза. Когда она их снова открыла, его глаза были прикованы к ее лицу, губы дрожали, руки были стиснуты за спиной.

Динни направилась к двери.

– Я скажу, чтобы принесли ваши вещи и разложили их. Ответьте мне на один вопрос: это не вы заплатили издержки?

Он вздрогнул и отрывисто засмеялся, словно его неожиданно перенесли из трагедии в комедию.

– _Я_! Нет! Мне и в голову не пришло.

– А!
– отозвалась Динни.
– У вас до ужина еще много времени.

И она направилась к маленькой лестнице. Поверила она ему или нет? Не все ли равно! Вопрос будет задан, и на него придется дать ответ. "Еще одну реку, еще одну реку надо переплыть". Услышав, что подошел второй автомобиль, она поспешно сбежала по лестнице.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

В эти странные два дня, когда только Майкл и Флер чувствовали себя непринужденно, Динни, гуляя с Флер по саду, вдруг получила разгадку тревожившей ее тайны.

– Эм говорила, - начала Флер, - что все вы ломаете себе голову по поводу этих издержек. По ее словам, ты подозреваешь, что уплатил Дорнфорд, и тебе не хочется быть ему обязанной.

– Конечно; это все равно как вдруг обнаружить, что ты ничего не должна своей портнихе.

– Милая моя, - продолжала Флер, - скажу тебе по секрету: деньги заплатила я. Роджер как-то у нас обедал и жаловался, что ужасно неприятно посылать такой счет людям, когда у них ничего нет, и я тогда посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец зарабатывал деньги на законах, так что это только справедливо.

Динни изумленно уставилась на нее.

– Видишь ли, - и Флер доверительно взяла ее под руку, - благодаря конвертированию займа мои облигации повысились на десять пунктов, так что даже после выплаты этих девятисот с лишним фунтов я все же на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а облигации продолжают повышаться. Я сказала тебе только потому, что боялась, как бы это не помешало тебе решить вопрос с Дорнфордом. Скажи, ведь помешало бы?

– Не знаю, - безучастно ответила Динни, и она действительно не знала.

– Майкл уверяет, что такого порядочного человека, как Дорнфорд, он давно не встречал, а насчет порядочности он очень чуток. И, знаешь, - Флер остановилась и выпустила ее руку, - ты для меня загадка, Динни. Всякому ясно, глядя на тебя, для чего ты создана: быть женой и матерью. Я знаю, ты многое пережила, но время все излечивает. Это так, я сама прошла через это и знаю. Важно настоящее и будущее. И ведь мы - настоящее, а будущее - наши дети. И продолжать наш род должна именно ты, потому что ты верна традициям, преемственности и всему такому. Воспоминания не должны нам портить жизнь, и, прости меня, старушка, - другого такого случая не будет - сейчас или никогда. А сказать о тебе это "никогда" было бы слишком грустно. Во мне, правда, весьма мало идеализма, - продолжала Флер, нюхая розу, - но зато достаточно обыкновенного практицизма, и я не могу видеть, если что-нибудь пропадает даром.

Динни, тронутая взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, стояла не двигаясь и очень тихо ответила:

– Будь я католичкой, как он, я бы знала, что мне делать.

– Ушла бы в монастырь?
– насмешливо отозвалась Флер.
– Ну, нет! Моя мать была католичкой, и все-таки нет! Но ты-то не католичка; нет, дорогая, тебе нужен семейный очаг... Совместить и то и другое невозможно.

Динни улыбнулась.

– Мне очень неприятно, что я доставляю людям столько хлопот. Как тебе нравится эта Анжель Пернэ? {Сорт розы.}

Всю субботу Динни не говорила с Дорнфордом, так как он усердно выяснял настроения соседних фермеров. Но после ужина, когда она вела подсчет очков четырех гостей, занявшихся бильярдом, он подошел и стал с ней рядом.

– В доме веселье, - сказала она, присчитывая девять очков Флер ее противникам.
– А как фермеры?

– Они уверены.

– В чем?

– В том, что любые начинания все равно ухудшат их положение.

– О!.. Они к этому привыкли...

– А вы что делали весь день, Динни?

– Собирала цветы, гуляла с Флер, играла с Каффсом, возилась со свиньями... Пять вам, Майкл, и семь им. Христианская игра: желай другим того же, чего ты желаешь себе.

– Русская пулька, - пробормотал Дорнфорд.
– Не понятно: ведь в этой стране такие игры считались греховными.

– Кстати, если хотите завтра слушать обедню, отсюда рукой подать до Оксфорда.

– А вы поехали бы со мной?

– О да! Я люблю Оксфорд, и я была там у обедни только один раз. Ехать туда меньше часа.

Он смотрел на нее, как спаньель Фош, когда она возвращалась после долгого отсутствия.

– Значит, в четверть десятого, на моей машине. Когда они на другой день сидели рядом в автомобиле, он спросил:

– Откинем верх?

– Пожалуйста.

– Динни, это - как сон.

– Хотела бы я, чтобы мои сны скользили так же легко.

– Вы часто видите сны?

– Да.

– Хорошие или дурные?

– Сны как сны, всего понемногу,

– А иные повторяются?

– Один. Я вижу реку, которую не могу переплыть.

– Знаю. Это - как экзамен, который никак не можешь выдержать. Сны безжалостно выдают нас. А если бы вам удалось переплыть эту реку во сне, стали бы вы счастливей?

– Не знаю.

Наступило молчание. Наконец он сказал:

– Эта машина новой конструкции. У нее другая система передачи. Хотя вы ведь автомобильным спортом не увлекаетесь.

– Я в этом ничего не смыслю.

– Это оттого, Динни, что вы несовременны.

– Да, у меня многое получается хуже, чем у людей.

– Но многое у вас получается лучше, чем у кого бы то ни было.

– Вы хотите сказать, что я умею подбирать букеты...

– И понимать шутки и быть ужасно милой...

Динни казалось, что милой она за эти два года отнюдь не была, и поэтому она только спросила:

– В каком колледже вы учились, когда были в Оксфорде?

– В Ориэле.

На этом разговор иссяк.

Часть сена была уже в стогах, но местами оно еще лежало, и летний воздух был полон его благоуханием.