Последняя глава (Книга 3)

– Женщины на этот счет чрезвычайно догадливы, мистер Крум. Вы серьезно утверждаете, что она не замечала?

– Не знаю.

– Вы пытались скрыть ваши чувства?

– Если вы спрашиваете меня о том, добивался ли я ее любви на пароходе, я отвечу - нет.

– Когда же вы ей открылись?

– Я сказал ей о своем чувстве, когда мы уже приехали, перед тем как сойти на берег.

– Существовали ли какие-либо веские причины для того, чтобы смотреть фотографии именно у нее в каюте?

– Думаю, что никаких.

– Вы вообще-то смотрели эти фотографии?

– Разумеется.

– А что вы делали еще?

– Вероятно, разговаривали.

– Разве вы не помните? Это был исключительный случай, не так ли? Или один из целого ряда подобных же случаев, о которых вы умолчали?

– Это единственный раз, когда я был у нее в каюте.

– Тогда вы не можете не помнить!

– Мы сидели и разговаривали.

– Начинаете припоминать?.. Да? Где же вы сидели?

– В кресле!

– А она?

– На койке. Каюта была очень маленькая, второго кресла не было.

– Палубная каюта?

– Да.

– Увидеть вас там никак не могли?

– Нет, но нечего было и видеть.

– Так вы оба утверждаете. Вероятно, вы все-таки волновались, не правда ли?

Судья вытянул шею.

– Я не хотел бы прерывать вас, мистер Броу, но ведь соответчик не скрывает своих чувств.

– Очень хорошо, милорд. Выражусь яснее: я предполагаю, что именно тогда между вами и имело место прелюбодеяние.

– Его не было.

– Гм!.. Объясните суду, почему же вы, когда сэр Корвен вернулся в Лондон, не отправились тотчас к нему и не признались откровенно, в каких отношениях вы были с его женой?

– В каких отношениях?

– Полноте, сэр! Вы же сами подтвердили, что старались быть все время с нею, влюбились в нее и хотели, чтобы она с вами уехала.

– Но она не хотела уезжать со мной. Я охотно пошел бы к ее мужу, но я не имел на это права, не получив ее разрешения.

– А вы просили у нее разрешения?

– Нет.

– Почему же?

– Она сказала мне, что наши отношения могут быть только дружескими.

– А я думаю, она ничего подобного вам не говорила.

– Милорд, это равносильно утверждению, что я лгун.

– Отвечайте на вопрос.

– Я не лгун.

– По-моему, это ответ, мистер Броу.

– Скажите, сэр, вы слышали показания ответчицы; вы считаете их абсолютно правдивыми?

Динни заметила, как по лицу Крума пробежала судорога; но она надеялась, что больше никто этого не заметил.

– Да, насколько я могу судить.

– Может быть, это не совсем деликатный вопрос, я изменю его; если ответчица утверждает, что она то-то делала, а того-то не делала, считаете ли вы долгом чести всячески поддерживать все ее показания или хотя бы верить им, если не можете их поддержать?

– Мне кажется, и это вопрос не очень деликатный, мистер Броу.

– Я считаю, милорд, необходимым выяснить для присяжных душевное состояние соответчика во время разбирательства данного дела.

– Хорошо, я этого вопроса не сниму, но вы знаете, у такого рода обобщений есть границы.

Динни увидела, как впервые лицо Крума озарилось слабым отблеском улыбки.

– Я очень охотно отвечу на вопрос, милорд. В данном случае нельзя говорить о долге вообще.

– Что ж, поговорим о частностях. По словам леди Корвен, она вполне доверяла вам в том смысле, что вы не станете добиваться ее любви. Это, по-вашему, так?

Лицо Крума потемнело.

– Не совсем. Но она знала, что я стараюсь изо всех сил.

– И время от времени вы не могли с собой справиться?

– Мне не вполне ясно, что вы разумеете, спрашивая, "добивался ли я ее любви", но иногда я свои чувства обнаруживал.

– Иногда? А разве не постоянно, мистер Крум?

– То есть всегда ли было заметно, что я ее люблю? В таком смысле конечно. Этого ведь не скроешь.

– Вот честное признание, и я не хочу ловить вас на слове; но я имею в виду нечто большее, чем одно только внешнее выражение любви. Я разумею прямое физическое выражение этой любви.

– Тогда нет, кроме...

– Да?

– Кроме того, что я три раза поцеловал ее в щеку и иногда держал ее руку.

– В этом и она призналась. А вы готовы подтвердить под присягой, что больше ничего не было?

– Готов присягнуть, что не было больше ничего.

– Скажите, в ту ночь в автомобиле, когда ее голова лежала у вас на плече, вы действительно спали?

– Да.

– Приняв во внимание ваши чувства, это несколько странно, не правда ли?

– Да. Но я встал в тот день в пять часов утра и проехал сто пятьдесят миль.

– И вы хотите уверить нас, что после пяти месяцев тоски и желаний вы не воспользовались столь блестящей возможностью и просто заснули?

– Нет, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.

– И не удивительно!

Долго-долго тягучий сочный голос задавал вопросы, и долго-долго Динни не могла отвести глаз от этого измученного лица, пока наконец не впала в какое-то оцепенение.

Она опомнилась от слов:

– Я считаю, сэр, что все ваши показания с начала и до конца вызваны желанием сделать все возможное, чтобы выгородить эту даму, совершенно независимо от того, какие из них вы сами считаете правдой. Ваше поведение на суде - это не что иное, как ложно понятое рыцарство.

– Нет.

– Хорошо. Больше вопросов не имею.

Затем последовал повторный допрос, и судья объявил перерыв.

Динни и Клер встали, вышли вместе с отцом в коридор и поспешили на воздух.

– Инстон все испортил, зачем он заговорил об этом эпизоде, неизвестно...
– проговорил генерал.

Клер не ответила.

– А я рада, - сказала Динни, - ты наконец получишь развод.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Речи сторон были окончены, и судья резюмировал все показания. Динни и ее отец заняли теперь места на последних скамьях, ей был виден Джерри Корвен, все еще сидевший впереди своих защитников, и "юный" Роджер, сидевший один. Клер отсутствовала, Крум тоже.