Последняя из рода. Скованные судьбой

Наверное, она молчала слишком долго, потому что он не выдержал.

— Что же ты ничего не говоришь? Даже взглядом сверкать перестала, неужели размышляешь? — и расхохотался неведомо почему.

Она сощурилась и посмотрела на мужчину, который по-прежнему стоял от нее в трех шагах. По его приказу убили ее отца и родню. И пусть отец сам был дважды предателем и замышлял заговор, это чего-то да стоило. Ее саму пытали. Ее мужа неоднократно пытали. Он мучил людей десятками, сотнями; он был готов положить целое войско, лишь бы достичь своих безумных целей. Он не ценил и не щадил никого, он не был способен на снисхождение, на сочувствие... Он не умел любить, он не умел прощать, он даже не задумывался о тех, кого погубил...

И этот человек думал, что мог переманить ее, пообещав поставить ниже себя на ступень? Стоять подле монстра, подле чудовища из детских сказок...

Она и сама была чудовищем в глазах многих, одернула себя Талила. Ничего удивительного, что Император предложил ей это.

— Я бы лучше умерла, чем стала с тобой рядом, — тяжело обронила она.

— Глупая женщина, — он покачал головой и шагнул вперед, и она мгновенно подобралась, потому что поняла, что время разговоров подошло к концу.

Настало время действовать.

— Поставьте ширму! — велел Император самураям, даже не взглянув на них.

Все его внимание было сосредоточенно на Талиле. Она же замерла в ожидании, не дыша. Только следила боковым зрением, как воины повиновались его приказу и развернули створки, которые надежно скрыли ее и Императора. Сами же самураи выстроились позади ширмы; они не могли видеть, но слышали все, что происходило в комнате.

Талила скривилась от отвращения, когда Император подошел к ней и резким движением сорвал пояс-оби. Шелковые ленты осели на татами вокруг них. Мужчина заметил ее гримасу, и его лицо ожесточилось. Черты стали грубее, приобрели хищное, отталкивающее выражение.

— Что, мой брат был с тобой нежен? — Талилу опалил его шепот, и она не сдержала еще одну гримасу.

Император дернул ее на себя, схватив за воротник кимоно, и затряс, словно тряпичную куклу. Она старательно смотрела ему на переносицу, не решаясь заглянуть в глаза. Боялась, что выдаст себя, что не справится с черной лютой ненавистью, что клокотала в душе и текла по венам вместо крови.

Движения Императора стали рваными, хаотичными. Он рычал, стаскивая с нее слои кимоно. Он спешил и вырывал с корнем многочисленные завязки и шнурки, он трепал и одежду, и Талилу из стороны в сторону, и она болталась в его руках, молчаливая, покорная, смирившаяся...

Только вот ему это не нравилось. Покорных и молчаливых у него было столько, что не сосчитать. А вот женщиной, в которой горел огонь, он еще не обладал.

И потому...

— Сопротивляйся! — прикрикнул он, и хлесткая пощечина обожгла лицо Талилы.

Она дернула головой и бросила на Императора взгляд исподлобья. Удар распалил его. Завел. В глазах зажегся интерес, от которого ее чуть не стошнило, и предвкушение.

Силой Талила заставила себя вытянуть руки вдоль корпуса. Приказала никак не реагировать на пощечину.

— Ну, что же ты! — он ударил ее еще раз, по другой щеке, и на этот раз она слизнула с губы капельку выступившей крови.

Император носил на пальцах печати Империи.

— Где твоя дерзость, продажная девка?! Где твой острый язык?! — он шагнул, и она инстинктивно ступила назад.

Воспользовавшись этим, он ногой прижал к татами подол ее кимоно, и с тихим треском шелк порвался из-за натяжения, и почти весь наряд Талилы осел на пол. Она осталась в одной исподней рубашке.

— Давай же! — она позволила третьему удара свалить себя на татами и отползла подальше от Императора.

Взревев от азарта, он рухнул на колени и рванул свою одежду, спеша избавиться и от кимоно, и от штанов.

Глухое отвращение разъедало душу Талилы, когда она смотрела на этого человека, ничтожнейшего из ничтожных.

Ненависть, которую она тщательно в себе лелеяла, которую пестовала, словно дитя, требовала выхода. Она давно чувствовала знакомое жжение в плечах и руках, но после того как Император начал ее бить, пульсация достигла пика. А теперь, когда он полз к ней, забившейся в угол, беззащитной — как он думал — и упивался этим так сильно, что его естество упиралось в штаны, отвращение невиданной силы захлестнуло Талилу под горло.

Она с трудом могла дышать, когда смотрела на него. Но не от страха, как мог бы подумать Император.

Нет, совсем не от страха.

Он дернул ее за лодыжку, и она вновь позволила растянуть себя на татами. Мужчина навис над нею, опираясь ладонями по обе стороны головы, и на лицо ей упала капелька слюны, что вылетела из его перекошенного рта.

Талила задыхалась, ее тошнило.

Сила рвалась наружу, желая защитить хозяйку. И не только ее собственная сила. Впервые она почувствовала своего ребенка. Он не толкался, нет; был еще слишком мал. Она не знала слов, которыми могла бы объяснить, но она ощущала его незримое присутствие рядом с собой. Она была не одна.

— Сейчас ты узнаешь вкус настоящих, мужских ласк, — прохрипел Император, и она почувствовала, как его теплая, вспотевшая ладонь сбирает в кулак ткань ее ночной сорочки, а потом заставляет согнуть ногу и касается внешней стороны бедра...

Талила решилась и, наконец, заглянула чудовищу прямо в глаза, но не увидела в них ничего. Они были стеклянными, смотрели сквозь нее. Император ее не видел, пребывая в мире собственных фантазий и иллюзий.

Он не видел в ней человека, не видел женщины. Так, еще одна игрушка, предмет интерьера, низкий деревянный стол...

Ее чуть не стошнило, когда Император склонился, и его влажные губы облизали ей шею. Талила зажмурилась и сжала кулаки, напрягшись всем телом, но не только от отвращения.

Чужая ладонь беспрепятственно, до синяков сжимала ей плечо, вес мужского тела вдавливал ее в татами, она едва могла дышать.

Закрыв глаза, она представляла, как магия текла по ее венам вместе с кровью, как она собиралась в одном месте, как пульсировала огромным огненным шаром на уровне ее запястий...

— Тебе нравится?! — прозвучал прямо над ухом мерзкий голос. — Тебе нравится, дрянь?! — Император сомкнул ладони на ее шее, желая придушить. — Скажи что-нибудь! — велел он и ухмыльнулся, потому что прекрасно знал, что она не выдавит ни слова.

Когда он ее отпустил, Талила что-то прохрипела. Затем раздался тихий щелчок, на который никто не обратил внимания.

— Что? — Император сдавил пальцами ее подбородок. — Что ты там бормочешь?

— Мне нравится, — Талила сверкнула диким, безудержным взглядом, в котором вспыхнуло пламя. — Мне нравится, что ты сдохнешь сегодня.

Мужчина инстинктивно отшатнулся и открыл рот, чтобы закричать. Самураи, слыша каждое слово, каждый всхлип, опрокинули ширму.

Но было уже поздно.