Последняя из рода. Скованные судьбой

— А в пророчестве говорились про объедение двух составляющих: твоей крови и крови кого-то из императорского рода...

— Мамору... — произнесла она одними губами.

— Умница, девочка, — небрежно похвалил Хироку. — Только вот твой отец... Твой отец хотел продать тебя подороже. Наш Император всегда был жаден. И крайне несправедлив. За высокую роль дедушки божественного наследника твой отец не получил бы ничего. Император мог прийти тебя и забрать. Просто прийти и забрать, и мой брат, конечно же, не мог этого допустить.

Он говорил и говорил, захлебываясь своей желчью. Кажется, просьба Талилы задела в Хироку рану, которая давно болела. Сорвала нарыв, давно желавший прорваться, и теперь слова извергались из него подобно лавине.

— Мой брат решил, что он умнее и хитрее всех живущих. Наверное, воображал себя хитрее Богов. Он играл с Императором, чтобы продать тебя подороже. Он играл с твоим мужем, надеясь, что, когда под ним зашатается трон, наш правитель сделается сговорчивее. Он сговорился с Сёдзан, желая посмотреть, сколько они готовы за тебя заплатить... А в итоге...

— В итоге он перехитрил самого себя, — жестко перебила его Талила.

Она уже успокоилась. Чуть пришла в себя и вернула контроль над собственным телом и его реакциями. Сердце продолжало бешено стучать в груди, но она уже могла связно мыслить и говорить. В груди плескалась такая смесь эмоций, что она не могла выделить что-то одно, что захватило ее с головой. Здесь было все. И разочарование, и горечь, и тоска, и обида, и презрение, и злость, и гнев, и даже ненависть...

Она понимала, что была для отца разменной монетой. Всегда понимала. Но к такому не была готова. Никто не был бы на ее месте.

Талила резко мотнула головой.

— Это все? — спросила тихо, но спокойно, тщательно контролируя каждую букву.

— А тебе мало? — старик выгнул бровь, чуть откинулся назад и расхохотался. — Если тебе будет легче, племянница, я никогда не хотел тебя никому продать.

— Да, — она кивнула, почувствовав, как одеревенела шея. — Ты просто хотел меня убить.

Талила нашла Мамору неподалеку от шатра, в котором находились раненые. Он как раз выходил из него, и невольно Талила отметила, что муж выглядел намного лучше, даже по сравнению с предыдущим днем. Он поправится уже совсем скоро. Всегда поправлялся.

И тогда им придется решать.

Она впилась в него взглядом и не отводила его, пока Мамору, почувствовав, не повернулся к ней.

— Нам нужно поговорить... — одними губами прошептала Талила.

Он нахмурился, потому что ее сосредоточенное, напряженное лицо не предвещало ничего хорошего. Затем обернулся на Такахиро, который всюду его сопровождал.

— Ступайте, — сказал он, имея в виду всех самураев, что сопровождали его повсюду. — Я присоединюсь к вам позже.

Такахиро хотел что-то сказать, но затем заметил замершую в отдалении Талилу и передумал. С поклоном он отошел от своего господина, и Мамору остался один. Что-то было не так. Он чувствовал напряжение даже в воздухе.

Неспешно она подошла к нему, все сильнее и сильнее кутаясь в свой плащ, хотя снег давно перестал идти, и сегодня выдался один из самых теплых дней за все время, как погода резко переменилась.

— Я поговорила с дядей, — сказала Талила, остановившись рядом с ним. — Он рассказал мне о пророчестве.

Мамору раздраженно выдохнул. Может, стоило казнить Хироку еще накануне?

— Ты знал о нем? — она подняла на него свои нестерпимо пронзительные, требовательные глаза.

Конечно, он знал.

Мамору кивнул. С изумлением он осознал, что чувствует... вину. За то, что не сказал, хотя не должен был. И они едва ли говорили друг с другом во дворце. Она ненавидела его и мечтала уничтожить при первой же возможности. А он... он пытался выжить, балансируя на очень тонкой грани. И сохранить ее жизнь.

— Меня никогда не трогало это пророчество. Ни оно, ни многие другие, — глухо сказал он, когда устал вслушиваться в повисшую между ними тишину.

— Он никогда не оставит меня в покое, — шепнула Талила.

Ему не нужно было спрашивать, кого она имела в виду.

— Раньше... раньше я думала, что нужна ему, чтобы родить ребенка, который унаследует мою магию. Что поэтому меня оставили в живых, — быстро и отчаянно зашептала она, и ее ладонь все сильнее собирала в кулак плащ на груди. — Но если это правда... мой ребенок... разрушит старый миропорядок и создаст новый? — она обожгла его взглядом.

Мамору стиснул челюсть. Слишком многое плескалось сейчас в ее глазах. Слишком многое, и у него не было ответов ни на один вопрос.

— Никто никогда не оставит меня в покое, — Талила резко опустила голову и вытянула руки вдоль тела, стиснув кулаки. — Мой дядя был прав.

— В чем? — хрипловатым голосом от с трудом сдерживаемых эмоций спросил он.

Он смотрел на нее и понимал, что ответ ему не понравится.

— Он хотел меня убить, — Талила горько усмехнулась. — Единственный из всех, кто не хотел до меня добраться.

Мамору прищурился, сузив глаза. Он не мог не заметить лихорадочный взгляд, которым она бегала по его лицу. Ее губы едва заметно подрагивали, она постоянно прикусывала их, силясь удержать рвущиеся из груди рыдания. Брови пошли некрасивыми заломами, как если бы ей было очень сильно больно, но она старалась не показать эту боль, что раздирала на части.

Он шагнул вперед раньше, чем подумал, и притянул Талилу к себе. И сразу же почувствовал, как уже его собственная боль отдалась острой вспышкой в лопатку. Ему было плевать.

Талила вцепилась в него изо всех сил, едва ли не повисла на его плечах, хватаясь так отчаянно, словно висела над обрывом и могла сорваться, если только он отпустит ее. Она не то всхлипнула, не то резко втянула носом воздух, и он услышал сдавленный, приглушенный стон, когда она уткнулась лицом ему в грудь, чуть пониже шеи. Он не видел ни ее глаз, ни ее губ, лишь темноволосую макушку, но почувствовал, как все ее тело содрогнулось. Раз, другой, третий...

Руки сами собой начали поглаживать ее по плечам и волосам, убранным в длинную косу. Мамору, медленно переступая ногами, повернул их вдвоем так, что он оказался спиной к лагерю.

— Я не хочу... — услышал он ее осипший голос... — я не хочу всего этого...

— Я знаю, — сказал он тихо, почувствовав, как вспыхнула огнем метка, которой уже не было на его спине. — Я знаю.

Она права, осознал он так ясно, как никогда прежде. Император никогда не оставит ее в покое. Никогда не оставит в покое его самого. Снегопад, который припорошил все дороги, сделав любые перемещения невероятно трудными, подарил им иллюзию нормальности.