Последняя камелия
Шрифт:
Я встала и подошла к окну, мое сердце трепетало.
– Хорошо бы ты мне рассказала, – проговорил он.
Я обернулась:
– Что рассказала?
Его глаза наполнились тревогой.
– То, что ты от меня скрываешь. Иногда, когда ты спишь, я смотрю на тебя, и мне кажется, что я вот-вот разгадаю твои мысли.
Конечно, подобные разговоры у нас случались десятки раз. И каждый раз мне удавалось его успокоить. Я говорила Рексу слова, от которых ему становилось легче, что дело-то было не в нем, а во мне. Как ему объяснить, что я не могу представить себя мамой и что не считаю, будто материнство нужно всем. Но когда я смотрела ему в глаза, то понимала, что мои слова не убедили мужа. Я знаю, он догадывался, что тут кроется что-то еще. И это в самом деле было так. Я отвернулась. Не могу выносить его взгляда: боюсь, что мои глаза выдадут раны и боль, которые я скрывала внутри. Иногда у меня закрадывались подозрения, что Рекс действительно может прочесть мои мысли, чему свидетельствовали маленькие наивные
Рекс встал и потянулся к своей сумке, потом засунул в нее свою тетрадку и несколько книг.
– Пожалуй, поеду в кафе в городе и попытаюсь раздобыть какой-нибудь материал.
Я кивнула. Терпеть не могу, когда он расстроен, но я не знала, что еще сказать, чтобы успокоить его. Рекс закинул ремень сумки на плечо, прошел по коридору и с легким щелчком закрыл за собой дверь.
Я положила под голову подушку и долго думала о Рексе, а потом услышала, как на туалетном столике сигналит мой ноутбук. Родители Рекса оборудовали комнату Интернетом, а я чуть не забыла, что накануне вечером подключилась к сети. Взяв компьютер на колени, я вошла в электронную почту. Там было сообщение от клиента и еще одно от моего ассистента Кары; она извещала меня, что сад бабочек благополучно разбит, и приложила к письму фото. Астильбы были посажены чересчур плотно, но в остальном она справилась.
Мне не хотелось думать о собственной жизни, и я снова вернулась мыслями к Ливингстон-Мэнору, в частности, к камелиям и альбому леди Анны. И решила послать электронное письмо одному из моих бывших преподавателей, Луизе Кларк, ведущей курс садоводства в Нью-Йоркском университете. Прошлой осенью мы обменивались письмами о редкой розовой сирени, на которую я наткнулась в саду одного моего клиента в Бруклине. Может быть, она знает что-нибудь о камелиях?
Привет, Луиза!
Как поживаешь? Я вместе с мужем Рексом провожу лето в Англии, в поместье его родителей. Оно великолепно и загадочно, как будто из потустороннего мира. Ты не поверишь, какой тут сад, а особенно старые камелии. Об этом и хочу написать. Я здесь нашла старый гербарий с записями о посаженных камелиях. Большинство из них я узнала. Некоторые весьма редкие. Я пошлю тебе фото, если этот дождь когда-нибудь кончится. А пока у меня есть два вопроса: 1) ты не слышала о сорте с названием Анна-Мария Беллуэтер? Мне это название незнакомо, а цветы великолепны – большой розовый цветок с темно-розовой серединой. И 2) ты не знаешь случайно что-нибудь о редких сортах, которые могли расти в Англии в 20-х или 30-х годах XX века? Что-нибудь такое, на что мне стоит обратить особое внимание? Не знаю, с чего начать, – хорошо бы ты мне хоть что-то подсказала. В альбоме одна страница вырвана. Не могу удержаться от мысли, что там был описан какой-то важный сорт. Во всяком случае, совершенно очевидно, что та запись имела ценность.
Не забудь о разнице во времени.
Заранее огромное спасибо, Луиза! Наилучшие пожелания из Англии.
Эддисон.
P. S. Ой, забыла написать: на каждой странице проставлен очень странный код рядом с данными о цветке. Например, на странице с Petelo стоят цифры 5:3:31:2:1, а снизу надпись «Л. суссекс Герцберг». Нет какой-нибудь идеи, что это может означать?
Я отправила мейл и вернулась к альбому с камелиями, еще раз прочла все записи, а через пятнадцать минут снова услышала сигнал компьютера. Я в нетерпении открыла ответ Луизы:
Привет, Эддисон!
Очень рада твоему письму. Отвечаю кратко, поскольку я в отъезде, на совещании с руководством. Скоро вернусь, но не терпится ответить. Ты действительно обнаружила нечто интересное. Во-первых, я поискала в базе данных сорт Анна-Мария Беллуэтер, и оказалось, что это название было дано сорту в начале XX века в честь одной женщины из Чарлстона. Насколько я знаю, все молодые девушки из высшего сословия хотели, чтобы в их честь был назван какой-нибудь сорт этих прекрасных растений. Это считалось в обществе высокой честью. Та мисс Анна Беллуэтер, наверное, была ничего себе. А что касается второго вопроса, о редких камелиях, то – да. Есть одна особенная разновидность, которую тебе стоит погуглить, – миддлберийская розовая. Лет пятнадцать назад к ней возобновился интерес. Припоминаю статейку, кажется, в «Телеграфе» [7] . Тебе придется порыться. Но как бы то ни было, ее считали утраченной. Может быть, так и есть; может быть, нет. Но как будет здорово, если ты сможешь ее обнаружить! Это же мечта цветовода! Что касается твоего ботанического кода, тут ты меня поставила в тупик. Я подумала, что это, может быть, венский код, который использовали в Англии в начале прошлого века, но получается бессмыслица. Наверное, это личный код садовника для обозначения цветов. А насчет «Л. суссекс Герцберг» я ничего в базе данных не нашла. Загадка! Отключаюсь, чтобы разобраться с бумагами.
С наилучшими пожеланиями,
Луиза.
P. S. Держи меня в курсе!
7
По-видимому, имеется в виду газета «Дэйли телеграф».
Я тут же вошла в «Гугл» и набрала «миддлберийская розовая». Нашлись сотни упоминаний. Пройдясь по статьям, я узнала, что смогла, о поразительной разновидности с белыми лепестками с розовыми кончиками. Она упоминалась в ботанической истории, но в последние десятилетия садоводы не могли найти признаков ее существования, и многие считали это растение просто мифом. Но потом в блоге одного ботаника из Лондонского ботанического сада я прочла, что последний экземпляр видели в тридцатых годах именно в Ливингстон-Мэноре.
Я бросилась к окну и выглянула в сад, где над холмами висела мгла. Неужели миддлберийская розовая пережила все эти годы?
– Эй! – крикнул Рекс несколькими часами позже, подходя к дому по подъездной дорожке.
Я вышла его встретить.
– Ты не поверишь, что я сегодня придумал.
– Вот как? – усмехнулась я.
Я была рада, что он снова улыбается после нашего разговора.
– Да. Похоже, я определил план места действия. – Он прижал палец ко лбу, словно вспоминая какую-то деталь. – А знаешь что? Сегодня в городе произошло нечто крайне необычное.
– Что же?
– Я встретил парня из Нью-Йорка. Из Бронкса.
Я вздрогнула. Это должно быть совпадение.
– Жаль, не могу вспомнить его имя. То ли Том, то ли Шон. Он сказал, что приехал сюда к своей подруге. В общем, мир тесен, а?
– Да, – кивнула я, ощущая, как на меня наползает прежний страх.
На мгновение мои мысли вернулись в лето 1985 года, к той ночи, которая навсегда изменила мою жизнь. Мне только исполнилось пятнадцать. Стоит жара, невыносимая жара. На полу теплицы № 4 в Нью-Йоркском ботаническом саду под моими ногами шуршат листья. Шон протягивает мне лопату и говорит: «Закапывай».
– Ты хорошо себя чувствуешь, милая? – спросил Рекс, кладя руку мне на локоть.
Я часто заморгала, приходя в себя, и ответила:
– Да, – я схватилась за живот. – Наверное, я еще не привыкла к этим обильным английским трапезам, вот и все.
Рекс кивнул.
– Тебе надо подышать воздухом. А то сидишь в душном доме целый день. – Он взял со столика у двери газету и засунул под мышку. – Давай посидим на террасе.
Я вышла вместе с ним на террасу, где под навесом стояли два кресла. Дождь наконец закончился, и от земли поднимался серый туман. Рекс открыл газету и через какое-то время взглянул на меня.
– Посмотри, – сказал он, – наш городок, похоже, – центр нераскрытой тайны. В 1931 году пропала какая-то девушка из Клайвбрука. – Он показал черно-белую фотографию молодой женщины с темными волосами и добрыми глазами. – Очевидно, сегодня годовщина ее исчезновения.
– Как печально, – проговорила я, беря у него газету. – И ужасно. – Я прочитала заголовок: – «2 января 1931 года была похищена Лайла Герцберг, и так и не была найдена».
Герцберг. Где я слышала это имя?
Рекс оторвался от своей книги.
– Я знаю. Похоже, в те дни в Клайвбруке был собственный Джек Потрошитель. Вчера я говорил с владельцем кафе, и он сказал, что в тридцатые годы исчезла еще одна женщина. Некто по имени Элси. Когда я был маленький, у меня была няня с таким же именем. Когда мы ложились спать, она обычно добиралась до маминого вина в коробках. – Он улыбнулся, отвлекаясь от мрачных мыслей. – Не знаю, что меня больше тревожит: нераскрытое похищение или мамино вино.
Я натянуто улыбнулась, и в это мгновение с неба стремительно спустился ворон и сел на каменную урну на террасе, нахально каркая на нас, как призрак из моего прошлого. Я хлопнула в ладоши, и ворон отступил, но продолжал с вызывающим видом смотреть на меня.
Рекс достал из кармана зазвонивший мобильник.
– Лучше приезжай сюда, – сказал он в трубку, направляясь по дорожке к входу в дом, и помахал мне рукой, как бы говоря «Я буду через минуту». Я слушала, как с каждым шагом его голос затихает.
– Ты нашел его? – говорил Рекс. – Хорошо. Я сейчас же еду. Хочу увидеть сам… Да, конечно… Нет, ее не будет…
Когда он скрылся из виду, я решила вернуться в дом. Поднялся ветерок, и надо было взять свитер. Я прошла мимо стопки корреспонденции в почтовом ящике у входа, и мое внимание привлек желто-коричневый конверт. В левом верхнем углу я прочла имя отправителя: лорд Николас Ливингстон. Не так ли звали одного из детей прежних владельцев поместья? Письмо предназначалось моему свекру. Конечно, отец Рекса не стал бы возражать, если я его вскрою, – там могла быть ценная информация, которую он должен узнать. Я взяла конверт и направилась в гостиную. Бросив взгляд на дверь, я открыла конверт и торопливо вытащила письмо.