Последняя любовь президента

192

Карпаты. Февраль 2016 года. Понедельник.

С сегодняшнего утра моя жизнь в карпатском заточении заметно облегчилась. С меня сняли бронежилет, и этот факт тотчас отразился на моем состоянии. На какое-то мгновение я стал легче воздуха. Казалось, стоит только подпрыгнуть, и я зависну над полом, покрытым дешевым коричневым ковром. Я смогу подлететь к фотографическим «окнам», за которыми уже второй месяц стоят одни и те же намозолившие взгляд укрытые снежными рукавами ели и сосны.

– Мы усилили блокировку комнаты и коридора, – поясняет Светлов, держа в руках снятый с меня бронежилет. На его лице удивление. Он, вероятно, и не предполагал, сколько может весить такая вот душегрейка.

Он опускает жилет на стол. Сам присаживается.

А я замечаю приставленный к ножке письменного стола дипломат. Я даже не заметил, когда этот дипломат здесь появился. Сразу вспоминаю неудачное покушение на Гитлера, когда портфель со взрывчаткой оказался у слишком толстой ножки дубового стола.

– Это твой? – киваю Светлову.

Генерал опускает взгляд, и по мгновенной реакции его губ, посмеявшихся над его же растерянностью или усталостью, понимаю: это дипломат Светлова.

Он раскрывает дипломат у себя на коленях и первым делом выставляет из него на стол бутылку «Аберлора». Мой взгляд упирается в непривычную синюю акцизную марку. Я подаюсь всем телом вперед, всматриваюсь в нее. От венгерского устного обычно шумит в голове, от венгерского письменного – рябит в глазах.

– Так это ты ездил в Будапешт? – спрашиваю.

– Да, – отвечает Светлов. – Тут рядышком.

– Рассказывай!

– Все отлично, – пожимает он плечами. – Ей заплатили сто тысяч евро. В эту сумму входила пленка и при необходимости подробные интервью для желтой прессы в качестве вашей давней любовницы.

– Что же отличного? – удивляюсь я.

– Отлично, что она нам все рассказала. На нее вышел наш бывший коллега, который ее тогда контролировал. Он теперь на Казимира работает. Ясно, что это его идея. Про пленку-то он знал. А Нила сидела без денег. Одна, в малюсенькой квартирке.

– Как она выглядит?

– Почти так же, как на фотографиях. Я имею в виду лицо.

– Дальше! – прошу я. Почему-то судьба Нилы меня вдруг сильно заинтересовала. Тем более, что ее откопали, как тайное оружие против меня.

– В Будапеште она третий год. Вышла замуж за «нового украинца». Он взял большой кредит и рванул в Венгрию. Купил на ее имя эту квартирку и пропал. Она подрабатывает там у бывших наших то няней, то горничной. Очень обрадовалась нашей встрече. О вас расспрашивала.

– Что расспрашивала?

– Интересовалась, не потолстели ли вы, не женаты ли, сколько детей.

Я тяжело вздохнул. Вспомнил дочку Вали и Димы Лизу, которой теперь, должно быть, лет двенадцать. Вспомнил Сад Льюиса Кэрролла и две розы с именами Vera и Oleg. Вспомнил свою жизнь, которая прежде была богаче и настоящими трагедиями, и настоящим счастьем.

– Что ты ей сказал?

– Сказал, что вы очень одиноки. Живете в маленькой комнатке. Беспокоитесь о будущем страны и пытаетесь ее удержать от непродуманного шага, который может привести в пропасть. Мы ее переселили и снабдили деньгами. Она теперь в другом городке, недалеко от Будапешта. И она готова делать то, что мы ей скажем.

– Это хорошо, – кивнул я. – Зайдешь через полчасика. Мне хочется побыть одному.

Светлов понимающе закивал. Прихватил свой дипломат и вышел.

Привычная тишина комнаты настраивала меня на жалость к себе.

Присел за стол. Достал фотографии Нилы. Я явно не видел ее, когда фотографировал. Я просто нажимал на кнопку фотоаппарата, не обращая внимания на потрясающую красоту ее тела. Почему я не всмотрелся в нее внимательнее? Я был ослеплен Светланой, я был счастлив настолько, что других женщин, как бы они себя передо мною ни вели, не существовало.

Только теперь я мог оценить ее линии, ее грудь, ее ясный взгляд при смелой, вызывающе эротической позе. Может, мое нынешнее одиночество и возраст, подбирающийся к пределу, за которым поддерживать свое тело бодрым становится все труднее, обострили мой взгляд? Может, только теперь я могу оценить то, чего не мог оценить, будучи моложе? Вероятно, да. Несовпадение ее красоты со временем моей свободы. Несовпадение времени ее желания со временем моей, извиняюсь, хотя бы просто похоти?

Я открыл бутылку виски «Аберлор», налил себе в стакан. Глотнул, не сводя взгляда с распечатанных на принтере фотографий Нилы.

«По крайней мере, ты так же красива. Лицом», – подумал я, наклоняясь к фотографиям.

193

Киев. Июль 1992 года. Суббота.

«Свидетельство о разводе» в чем-то приятнее глазу и на ощупь, чем «Свидетельство о браке». В первый раз, после развода со Светкой, я этого не ощутил. Тогда все было как бы всерьез. И мрачноватое свадебное застолье в ресторане «Дубки», и записка от Светланы о необходимости развода, да и сам развод, осуществленный без моего физического присутствия и участия. Теперь наоборот – сердце пело о свободе, хотя никто на мою свободу не посягал. Но ведь печать в паспорте была настоящей, и она, можно сказать, «неприятно чесалась», как блошиный или комариный укус. Теперь ее отменили другой печатью. «Чесотка» прошла, захотелось отметить это дело. И я отправился в магазин, куда меня уже несколько раз посылала «по-доброму» Вера. Потратил пятьсот баксов и превратился в мальчика с обложки цветного венгерского журнала. На американский или французский журнал я еще не тянул. Но потраченные доллары добавили мне самоуверенности, и я тут же позвонил на работу Вере и пригласил ее в бар. К моему удивлению, она согласилась.

Мы встретились вечером и, совместными усилиями выбрав симпатичный бар на Подоле, зависли там до часу ночи, до начала стрип-программы. Стриптиз Веру не интересовал, к тому же после десятка бокальчиков мартини она начала зевать.

Яркое звездное небо прибавляло нам минимум бодрости, необходимой для того, чтобы пешком подняться по Владимирскому спуску. Время от времени мы останавливались и обнимались, облизывая друг друга поцелуями. Как подростки. И мне, как подростку, было некуда повести готовую остаться со мной до утра Веру. Бродить с ней, покачивающейся при каждом шаге, по безлюдным городским улицам тоже было неразумно. И я, взяв возле гостиницы «Дніпро» такси, отвез ее домой, на Печерск. Таксист вытряхнул из меня десять долларов, а когда я засопротивлялся, сказал: «Что ты жмешься! Твой пиджак пол моей машины стоит!» Спорить с ним я не стал. Отдал зеленую десятку и пошел домой пешком. Пиджак, кстати, стоил сто восемьдесят баксов, так что в лучшем случае он тянул на четверть его старой «Волги».

194

Киев. 16 января 2005 года.

Этот казак с булавой мне даже ночью снился. А теперь я пью кофе на кухне, любуюсь заснеженным городом с высоты тринадцатого этажа и думаю: «Мне ведь не сказали, как должна будет висеть картина – вертикально или горизонтально? Мне просто дали размеры – два на метр шестьдесят. Картину мне директор подсунул вертикальную. Себе бы я такую дома не повесил, но для рабочего кабинета премьера – в самый раз. Грозный казак с булавой в руке смотрит довольно злобно куда-то в сторону. Во всяком случае очень патриотичная картина, так что премьер, который разбирается в искусстве еще меньше меня, вряд ли станет возражать. Ему ведь главное размеры. И выражение лица у казака точно такое, как обычно бывает у премьера. Интересно бы знать, на какую стенку он ее повесит. Хорошо, если повесит так, чтобы казак смотрел на входящего в кабинет. Эффект может получиться улетный – двойной взгляд. Что-то вроде стереовидео!»