Последняя любовь президента

Нельзя сказать, что она не обеспокоена праздником. И лицо накрашено, и джинсы выглажены, со стрелочками. Наряд ей все равно не идет. Для ее фигуры годится только то, что эту фигуру скрывает! И осматривается она по сторонам немного растерянно, словно и ей эти гости непонятны.

– А мама где? – спрашиваю я и ловлю себя на том, что беспокоюсь о Мире почти по-родственному, словно это я отдаю ее замуж.

– Она не придет, – грустно отвечает Мира. – Витя ведь не еврей, он из Молдавии.

– Только из-за этого? – удивляюсь я.

– Не только. Мама сказала, что она по кочегаркам не ходит!

– Кочегарки разные бывают, – успокаиваю я Миру, давая понять, что эта кочегарка мне нравится.

Мой взгляд останавливается на старом продавленном диване, стоящем в углу просторного помещения. На нем, наверно, был зачат их будущий ребенок.

Мой взгляд проверяет размер живота Миры. Ее беременность пока не заметна.

Окошки здесь только под потолком, к тому же маленькие. Узлы железных труб и топка с горой брикетов угля нам не мешают – они как бы в стороне, под противоположной торцевой стенкой, за клубами сигаретного дыма.

Я опять смотрю в глаза Мире. Она же не может оторвать взгляда от своего Вити – длинноволосого худого парня в джинсах и цветастой «гавайской» рубашке навыпуск. Только он, к сожалению, не смотрит на невесту. Он болтает с двумя приятелями. Мне хочется ее отвлечь. И я сообщаю ей то, что до сих пор хранил в тайне. Сообщаю об исчезновении могилы и памятника Давида Исааковича.

– А это мы его перезахоронили, – спокойно говорит мне Мира. – На Сырецком кладбище. У него там мама лежит.

– Это же сколько денег стоило?! – удивляюсь я.

– Еврейский Фонд Памяти заплатил.

Разговор исчерпан. Я, оказывается, переживал, говорить ей или нет; мучился от того, что решил не говорить, а тут все просто! Проехались своим же еврейским бульдозером по прошлому Давида Исааковича, переселили в коллектив, чтобы не выделялся! Не дали ему остаться и после смерти таким же отшельником, каким он был при жизни! Мы-то его с отцом Василием лучше понимали, чем эти.

Стол уже заставлен, народу топчется человек тридцать. Самое время рассаживаться да начинать отмечать событие. Скамейки, то есть доски, поставленные на табуретки, уже готовы. Надо дать сигнал.

– Горько! – кричу я.

И вижу на повернутых ко мне лицах этих ребят полное недоумение. Я смотрю на них тоже озадаченно, но потом, проследив за направлением взгляда девушки, украшенной красными шну-рочками, болтающимися и на шее, и на запястьях рук, понимаю, что она рассматривает мой галстук, смотрит на него, как на кобру, готовую к прыжку. И в глазах ее – затуманенный ужас.

«Ну, Мира, ты влипла!» – думаю я и понимаю, что надо отсюда уходить.

Оборачиваюсь, гляжу на невесту. А сказать ничего не могу. Язык не поворачивается.

– Эй, пацаны! – громко говорит кто-то. – Шампань перегрелась! Надо открыть!

И гости начинают усаживаться за фанерный стол, передают друг другу одноразовые картонные тарелочки, открывают пластмассовые судки.

«А может, они все из Молдавии? – думаю я. – Поэтому и кажутся мне иностранцами?»

– Эй, Мира! – зовет невесту жених Витя, похлопывая ладонью по свободному месту на скамейке рядом.

А я стою и думаю: остаться или уйти? Стою и не могу принять решения.

– Эй, открой бутылку, а то у меня не получается! – Девушка в черных кожаных шортах и маечке протягивает мне бутылку водки.

Я с трудом откручиваю крышечку, возвращаю бутылку.

– Садись! Не маячь! – говорит мне весело та же девушка в кожаных шортах и так же, как Витя Мире, похлопывает по свободному месту на скамейке. Рядом с ней.

Я присаживаюсь.

– Что-то у меня от этой дури крыша едет, – жалуется мне сосед справа.

Я киваю. Делаю вид, что сочувствую. Предлагаю ему налить водки.

– Ты что? – пугается он. – Нельзя смешивать грешное с праведным!

«Ладно, – думаю я. – «Праведное» я не курю, буду грешить».

И наливаю себе полный пластмассовый стаканчик водки.

206

Воздушное пространство. 18 января 2005 года.

За бортом «боинга» – минус пятьдесят два. В душе – ноль. В стаканчике – сорокаградусная водка. Первый раз за долгое время мне не захотелось виски. Может потому, что в баре бизнес-класса оказалась лишь бутылка «Teachers». В переводе «Виски учительское». Может, это и неправильный перевод. Возможно, это просто фамилия такая у владельца торговой марки. Но меня эта деталь вывела из себя. Точнее, не вывела, а оттолкнула. Не надо меня учить. Я об этом и Владимиру говорил еще сегодня утром перед отъездом в аэропорт. Но он слушал мои слова с каменным, спокойным выражением лица, словно я нес бред, а он был психиатром, пережидавшим мой приступ.

Нет, главные вопросы мы решили, да и на себя он взял немало. Практически родное посольство облегчило мою печальную задачу. Бедных Диму и Валю завтра кремируют, а прах рассыпят на Цюрихском кладбище, недалеко от САДИКА ЛЬЮИСА КЭРРОЛЛА, где растут две розы: Vera и Oleg. Правда, взрослым не предлагают отдавать свои имена розам. Оно и правильно. Даже у оборвавшегося детства должны быть свои привилегии.

В этот раз у меня над душой висит не стюардесса, а стюард. Молодой парень с короткой стрижкой. Он понял, что я пью водку. Понял, что у меня тяжелое душевное состояние. Понял и сидит на переднем кресле с каким-то журналом в руках. Только иногда приподнимается и ловит мой взгляд, чтобы проверить: не хочу ли я чего-нибудь.

То, чего я хотел вчера, сегодня уже недоступно. Но теперь меня переполняют сомнения. Владимир был прав, настаивая, что девочка должна пока остаться в Швейцарии. Во-первых, ей еще нет трех месяцев. Во-вторых, появление в моей семье неноворожденного ребенка вызовет массу вопросов и даст кому-нибудь повод докопаться до происшедшей трагедии. В-третьих, Светлане, учитывая ее нынешнее психическое состояние, лучше не знать о гибели сестры и Димы.

Откуда Владимиру известно о психическом состоянии моей жены? Я только сейчас, вспомнив его доводы, задумался: он слишком много обо мне знает! Но нет у меня ни возмущения, ни раздражения по этому поводу. Я пытаюсь вспомнить дословно вчерашний разговор с ним.

«Мы найдем возможность устроить ее, Лизу, в хорошие частные ясли, – говорил он, попивая кампари с апельсиновым соком. Мы сидели в приятном кабинете Посольства Украины в Берне. – Для того чтобы оформить опекунство или даже удочерение, потребуется масса времени и бумажек. Придет время, и мы сами поможем вам в этом деле. Но сейчас делайте вид, будто ничего не произошло. Вы просто съездили в срочную командировку. Ваш брат с женой и дочерью собираются переезжать в Америку. Они получили медицинский грант. Если вы сами в это поверите, будет еще лучше».