Последняя осень. Буря

– Вдруг Волгин соврал и выдумал деда-маньяка, чтобы заработать на громком деле?

Динара опешила, пробормотала:

– Но трофеи…

– Почти в каждой семье есть значок с олимпийским мишкой, – возразила Маша. – Кораблик из старой бумаги мог быть чьей-то старой поделкой, обрывок обугленной ткани в целом ничего не доказывает.

– Фотографии, – выпалила подруга.

– Вожатых тоже снимали вместе с пионерами, – сказала Маша. – Глеб мог найти подписанный снимок, запомнить мальчика рядом с дедом, раздобыть здесь, в «Буре», альбом с тем же ребенком или кем-то похожим, потом выдать его за Юру Воробьева, которого в реальности убил совсем другой человек.

– Как же имена остальных жертв, чувства маньяка? Такое нельзя выдумать.

– Глеб собирал уголовные дела и обожал криминальные хроники. Про детство и фантазии скопировал из протокола допроса какого-нибудь серийника, имена взял из нераскрытых убийств, создал ненастоящую серию, – предположила Маша. – Сама посуди: кто-то в советском колхозе устроил петушиные бои, повел туда ребенка, чтобы он «стал мужчиной». Разве не бред? К тому же зачем Анатолию под конец жизни раскаиваться, подробно описывать преступления?

– Многие серийники так поступают, – растерянно сказала Динара. – Специально вспоминают, что совершили, и кайфуют. Уроды.

– Кажется, на криминологии объясняли, что они делают это сразу после случившегося, сохраняют впечатления или вроде того. Анатолий почему-то ждал кучу времени, потом раскаялся, заботливо сложил все в рыбацкий ящик и скончался. Если бы ты искала информацию о родственнике, полезла бы в гараж?

– Вряд ли, – нахмурилась Динара, недолго помолчала, затем вздохнула: – Ой, еще несостыковка. Если Анатолий боялся реки, он бы не ходил на рыбалку и не покупал бы ящик, ведь в него бы сразу заглянули. Получается, Глеб – лжец, шантажист и манипулятор? – ахнула она, затем скривилась: – Как в человеке может быть столько гнили? Он же выглядел совершенно нормальным.

Маша подумала об умершем. За фасадом успешного байера, идеального партнера, увлеченного исследователя криминальных историй прятался парень, который снимал порно, подавлял волю Насти и жестоко обращался с ней, раскапывал старые уголовные дела ради популярности и наживы. Он погиб из-за цепочки на первый взгляд не связанных между собой событий. Эмилия и Яна, если не врали, действовали порознь, не имели умысла на убийство. Кем были настоящие злодеи в этой мутной истории? Вдруг их уже покарали судьба, некое божество или эфемерная справедливость?

Маша не могла найти точного ответа, наблюдала за бесновавшейся стихией, размышляла над трагедиями Волгина-младшего, Кадошова и собственной участью. Она понимала: разъяренный одногруппник наверняка бы причинил ей вред и, если бы она, отбиваясь, покалечила его, пошел бы в полицию. Ее бы осудили за превышение пределов необходимой обороны. Разум подсказывал, что она не должна была изводиться, но убийство человека, пусть и почти преступника, не могло пройти бесследно. Иногда ее, как и любую жертву насилия, отравляли вопиющие мысли: «Может, я дала ему надежду? Вела себя двусмысленно? Нарывалась?» Маша прекрасно знала, что все было иначе. Она общалась с Артемом только ради помощи в учебе, но каждый раз, видя новости про изнасилования и намеки, будто пострадавшая сама виновата, злилась на авторов подобного бреда, а в минуты слабости начинала сомневаться в себе. Самокопания сводились к вопросу о том, стала бы ее жизнь лучше, если бы Артем уцелел? Она была уверена в обратном. Яна будто попала в похожие обстоятельства. Живой Волгин не оставил бы ее в покое.

Снег клубился в воздухе, затем укрывал землю. Воображение нарисовало, как по весне сугробы растаяли, превратились в воду и ручьи обогнули посветлевший, отремонтированный корпус, чтобы напитать растения, а зимой вновь укутать мир белой пеленой. Если то, что замораживало и убивало, в конце приносило пользу, может, и для оступившегося человека не все было потеряно?

* * *

Через пару часов прибыли рабочие. Эмилию и Настю увезли в ближайшую больницу. Бригадир Иосиф, крепкий мужчина средних лет, спокойно отреагировал на новость о трупе, посчитав Глеба «очередным передознувшимся нариком», вызвал полицию, собрал студентов в зале и разразился речью о вреде наркотиков. После двух-трех слов звучали маты, что придавало сказанному больший вес. Новость о Василии произвела на него эффект разорвавшейся бомбы. Маша хмыкнула: «Иосифа шокировал бомж, а не покойник? Странные приоритеты».

– Пусть ваш главный все разруливает, – пробасил бригадир. – Щас приедет. У нас зачмуриловка, сроки горят, не до ваших разборок. Лады?

Приняв молчание за согласие, он размашистым шагом двинул туда, где заперли бездомного. Вскоре из помещения донеслась отборная брань. На миг Маша пожалела Василия, но, вспомнив его выходки и так называемые розыгрыши, посуровела.

– Маш, – прошептал мрачный Женя. – Ты как?

– Бывало и лучше, – ответила она, затем вежливо спросила о его состоянии и настроении.

– Мне очень плохо, – тяжело вздохнул тот. – Голова трещит. Видимо, перепил. Почти неделю не просыхаю. Эх, старость.

Маша усмехнулась.

– Завязывай, – строго сказала Динара. – Такими темпами тебя скоро закодируют.

Женя поморщился, неожиданно сменил тему:

– Признавайтесь, что вы сделали с соседкой? Почему ее отправили на лечение?

– Мы не в курсе, – отрезала Динара, невозмутимо соврав. – Эмилия нормальная, ей не нужны сплетни.

– Ты же знаешь, я никому… – начал парень.

– Не скромничай. Через тебя проходят все слухи, – фыркнула та. – Эмилии нездоровится. Так и передай друзьям.

Женя отмахнулся, завел разговор с Михаилом.

– Уже разбалтывает, – хмыкнула Динара. – Мужчины – главные сплетники.

Маша не прокомментировала высказывание подруги. Внизу послышалась возня. Вскоре в помещение ввалилась оперативная группа. Невысокий седой следователь с усами прямиком из семидесятых, отряхнувшись от снега, поправил очки, представился и сказал:

– Вызвали в метель, не могли подождать? – недовольно причмокнул губами он. – Где жмур?

– На первом этаже, – сказал Кирилл. – Еще в понедельник умер.

– Безобразие! Вы зачем тянули? Небось, все следы затоптали. Нам лишних висяков не надо, и так статистика проседает.

– Мы не могли позвонить. Ни у кого не было связи, – пролепетала Ангелина.

– Дошли бы пешком, делов-то, – отмахнулся следователь, будто пробираться через сугробы в лесу, а потом идти по трассе было очень легко. – У вас, молодых, много сил.

Ему никто не ответил.

– Мертвеца пришлось переместить, но мы все зафиксировали, – с гордостью доложил Игорь, словно выступал на семинаре. – Вернее, произвели криминалистическую фотосъемку.

Следователь прищурился, указал на Кирилла и Гробаря, скомандовал отвести его к трупу и описать случившееся. Парни спустились с правоохранителями, бригада рассредоточилась по корпусу, а студенты продолжили ждать Захара Владимировича.

Преподаватель примчался за полтора часа. Он выглядел хуже, чем перед поездкой: прическа растрепалась, на лице появилась пятидневная щетина, под глазами залегли темные круги.

– Что произошло? Кто умер? – сумбурно спросил Захар Владимирович.

Вика, Леонид и Женя по очереди изложили недавние события. Каким-то чудом чехарда загадок и несчастий уместилась в коротком рассказе. Захар Владимирович посерел, неразборчиво пробормотал об увольнении и крахе карьеры, затем покаялся, будто на исповеди: