Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

* * *

«Мой чинный двор зажат в заборы…»

Мой чинный двор зажат в заборы. Я в свистах ветра-степняка Не гнал коней, вонзая шпоры В их знойно-потные бока. Вчера за три мешка картошки Купил гармонь. Играет — во! Точь-в-точь такая, как у Лешки, У брата друга моего. Творя бессмертное творенье, Смиряя бойких рифм дожди, Тружусь. И чувствую волненье В своей прокуренной груди. Строптивый стих, как зверь страшенный, Горбатясь, бьется под рукой. Мой стиль, увы, несовершенный, Но я ж не Пушкин, я другой… И все же грустно до обиды У мух домашних на виду Послушно, как кариатиды, Стареть в сложившемся быту. Ведь я кричал, врываясь в споры, Что буду жить наверняка, Как мчат коней, вонзая шпоры В их знойно-потные бока! 1962 Ленинград

Соловьи

В трудный час, когда ветер полощет зарю В темных струях нагретых озер, Я ищу, раздвигая руками ивняк, Птичьи гнезда на кочках в траве… Как тогда, соловьями затоплена ночь. Как тогда, не шумят тополя. А любовь не вернуть, как нельзя отыскать Отвихрившийся след корабля! Соловьи, соловьи заливались, а ты Заливалась слезами в ту ночь; Закатился закат — закричал паровоз, Это он на меня закричал! Я умчался туда, где за горным хребтом Многогорбый старик океан, Разрыдавшись, багровые волны-горбы Разбивает о лбы валунов. Да, я знаю, у многих проходит любовь, Все проходит, проходит и жизнь, Но не думал тогда и подумать не мог, Что и наша любовь позади. А когда, отслужив, воротился домой, Безнадежно себя ощутил Человеком, которого смыло за борт: Знаешь, Тайка встречалась с другим! Закатился закат. Задремало село. Ты пришла и сказала: «Прости». Но простить я не мог, потому что всегда Слишком сильно я верил тебе! Ты сказала еще: — Посмотри на меня! Посмотри — мол, и мне нелегко. — Я ответил, что лучше на звезды смотреть, Надоело смотреть на тебя! Соловьи, соловьи заливались, а ты Все твердила, что любишь меня. И, угрюмо смеясь, я не верил тебе. Так у многих проходит любовь… В трудный час, когда ветер полощет зарю В темных струях нагретых озер, Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк. Сам не знаю, зачем их ищу. Это правда иль нет, соловьи, соловьи, Это правда иль нет, тополя, Что любовь не вернуть, как нельзя отыскать Отвихрившийся след корабля? 1962

* * *

«Я весь в мазуте, весь в тавоте…»

Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте! …Печально пела радиола, звала к любви, в закат, в уют — на камни пламенного мола матросы вышли из кают. Они с родными целовались, вздувал рубахи мокрый норд. Суда гудели, надрывались, матросов требуя на борт… И вот опять — святое дело, опять аврал, горяч и груб, и шкерщик встал у рыботдела, и встал матрос-головоруб. Мы всю треску сдадим народу, мы план сумеем перекрыть, мы терпим подлую погоду, мы продолжаем плыть и плыть. Я, юный сын морских факторий, хочу, чтоб вечно шторм звучал, чтоб для отважных — вечно море, а для уставших — свой причал. 1962

Тост

За Вологду, землю родную Я снова стакан подниму! И снова тебя поцелую, И снова отправлюсь во тьму, И вновь будет дождичек литься… Пусть все это длится и длится!

* * *

«Брал человек холодный мертвый камень…»

Брал человек Холодный мертвый камень, По искре высекал Из камня пламень. Твоя судьба Не менее сурова — Вот так же высекать Огонь из слова. Но труд ума, Бессонницей больного, — Всего лишь дань За радость неземную: В своей руке Сверкающее слово Вдруг ощутить, Как молнию ручную! 1962 Ленинград

Свидание

Мы входим в зал. Сияющие люстры От напряженья, Кажется, дрожат! Звенит хрусталь И действует на чувства, Мы входим в зал Без всякого искусства, А здесь искусством, Видно, дорожат. Швейцар блистает Золотом и лоском, Официант — Испытанным умом, А наш сосед — Шикарной папироской… Чего ж еще? Мы славно отдохнем! У вас в глазах Восторг и упоенье, И в них такая Гордость за меня, Как будто я Здесь главное явленье, Как будто это Все моя родня! Чего ж еще?.. С чего бы это снова, Встречая тихо Ласку ваших рук, За светлой рюмкой Пунша золотого Я глубоко Задумываюсь вдруг?..

* * *

«Мое слово верное прозвенит!..»

Мое слово верное прозвенит! Буду я, наверное, знаменит! Мне поставят памятник на селе! Буду я и каменный навеселе!..

* * *

«Давай, Земля, немножко отдохнем…»

Давай, Земля, Немножко отдохнем От важных дел, От шумных путешествий! Трава звенит! Волна лениво плещет, Зенит пылает Солнечным огнем! Там, за морями, Полными задора, Земля моя, Я был нетерпелив, — И после дива Нашего простора Я повидал Немало разных див! Но все равно, Как самый лучший жребий, Я твой покой Любил издалека, И счастлив тем, Что в чистом этом небе Идут, идут, Как мысли, облака… И я клянусь Любою клятвой мира, Что буду славить Эти небеса, Когда моя Медлительная лира Легко свои поднимет паруса! Вокруг любви моей Непобедимой К моим лугам, Где травы я косил, Вся жизнь моя Вращается незримо, Как ты, Земля, Вокруг своей оси…

По дороге к морю

Въезжаем в рощу золотую, В грибную бабушкину глушь. Лошадка встряхивает сбрую И пьет порой из теплых луж. Вот показались вдоль дороги Поля, деревни, монастырь, А там — с кустарником убогим Унылый тянется пустырь… Я рад тому, что мы кочуем, Я рад садам монастыря И мимолетным поцелуям Прохладных листьев сентября. А где-то в солнечном Тифлисе Ты ждешь меня на той горе, Где в теплый день, при легком бризе, Прощались мы лицом к заре. Я опечален: та вершина Крута. А ты на ней одна, И азиатская чужбина — Бог знает что за сторона? Еще он долог по селеньям, Мой путь к морскому кораблю, И, как тебе, цветам осенним Я все шепчу: «Люблю, люблю…»

Грани

Я вырос в хорошей деревне, Красивым — под скрип телег! Одной деревенской царевне Я нравился как человек. Там нету домов до неба. Там нету реки с баржой, Но там на картошке с хлебом Я вырос такой большой. Мужал я под грохот МАЗов, На твердой рабочей земле… Но хочется как-то сразу Жить в городе и в селе. Ах, город село таранит! Ах, что-то пойдет на слом! Меня все терзают грани Меж городом и селом… 1962

Жалоба алкоголика

Живу я в Ленинграде На сумрачной Неве. Давно меня не гладил Никто по голове. И на рабочем месте, И в собственном углу Все гладят против шерсти — А я так не могу! Пусть с горя я напился — Я тоже человек! Зачем не уродился Я в двадцать первый век?!

* * *

«О чем писать?..»

О чем писать? На то не наша воля! Тобой одним Не будет мир воспет! Ты тему моря взял И тему поля, А тему гор Другой возьмет поэт! Но если нет Ни радости, ни горя, Тогда не мни, Что звонко запоешь, Любая тема — Поля или моря, И тема гор — Все это будет ложь!

В гостях

Глебу Горбовскому

Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский. И желтый свет в окне без занавески Горит, но не рассеивает мглу. Гранитным громом грянуло с небес! В трущобный двор ворвался ветер резкий, И видел я, как вздрогнул Достоевский, Как тяжело ссутулился, исчез… Не может быть, чтоб это был не он! Как без него представить эти тени, И желтый свет, и грязные ступени, И гром, и стены с четырех сторон! Я продолжаю верить в этот бред. Когда в свое притонное жилище По коридору в страшной темнотище, Отдав поклон, ведет меня поэт… Куда меня, беднягу, занесло? Таких картин вы сроду не видали. Такие сны над вами не витали, И да минует вас такое зло! …Поэт, как волк, напьется натощак. И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете, И все молчит, не двигаясь никак. А перед ним, кому-то подражая И суетясь, как все, по городам, Сидит и курит женщина чужая… — Ах, почему вы курите, мадам! — Он говорит, что все уходит прочь И всякий путь оплакивает ветер, Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь, Он говорит, что мы одних кровей, И на меня указывает пальцем, А мне неловко выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей. И думал я: «Какой же ты поэт, Когда среди бессмысленного пира Слышна все реже гаснущая лира, И странный шум ей слышится в ответ?..» Но все они опутаны всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит. В дверях торчит сосед, Торчат за ним разбуженные тетки, Торчат слова, Торчит бутылка водки, Торчит в окне бессмысленный рассвет! Опять стекло оконное в дожде, Опять туманом тянет и ознобом… Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде». 9 июля 1962

Долина детства

Мрачный мастер страшного тарана, до чего ж он все же нерадив! …После дива сельского барана я открыл немало разных див. Нахлобучив мичманку на брови, шел в театр, в контору, на причал. Стал теперь мудрее и суровей, и себя отравой накачал… Но моя родимая землица надо мной удерживает власть. Память возвращается, как птица, в то гнездо, в котором родилась. И вокруг долины той любимой, полной света вечных звезд Руси, жизнь моя вращается незримо, как Земля вокруг своей оси! (9 июля 1962)