Последняя Патриотическая

– Чё, там медом намазано?
– спрашивали мы из Донецка.

– Деньги нормальные платят. Пока молодой, повоюю, - ленился он объяснять.

И вот съездил в Сирию, вернулся со своими копейками, быстро потратил, да снова туда.

– Тут не Донбасс!
– по интернету слал он из желтых пустынь кадры Третьей Мировой.

И мы только присвистывали, глядя на Апокалипсис.

А потом Дока убило. В марте Шестнадцатого разнесло на фугасе в каком-то ауле. В том самом месте, где "деньги платили нормальные". Было ему двадцать восемь лет. Жил он в Челябинске. Не женат, детей нет. Идеальное мясо для мясорубки. "Поминальные" от ЧВК выданы матери.

Прощай, Док. Прощай, Ватсон. Прощай, Рома Анищенко. Ты был добрый, и это главное, что осталось теперь вспоминать.

Шайтан.

– Ты про меня не пиши! Чем меньше людей будет знать, что я существую, тем дольше я проживу!
– Вечно жужжал он над ухом, проведав про книгу.

– Так я ничего плохого не буду, - старался я вспомнить плохое.

– Это значит, что "ничего хорошего", - сразу угадывал он.

– И о мертвых правду, Шайтан!
– знал я, что всё напишу.

Он уезжал из Республики в конце Четырнадцатого года. Протолкался дома лишь пару недель, да дернули черти обратно. Шайтан освобождал Углегорск, благополучно дожил до победы в Дебальцево, да вот на ровном месте вляпался в грязь. В Чечне был сапером, и здесь по привычке прилип ко взрывчатке. Шайтан разбирал патрон ДШК, когда тот взорвался. В госпитале отрезали кисть левой руки и вынули левый глаз. Вернулся в Россию, долго доказывал свою инвалидность, и с помощью общества получил третью группу.

Почти ни с кем не общается. Да, мы не в обиде, Шайтан. Мы помним тебя, и всё понимаем.

Орда. Прошагал Веселое и Дебальцево, хорошо послужил и потужил в армии двух Республик. Был у него Афган и Чечня, и Осетия, и вот на старости лет занесло на Донбасс.

В мае Пятнадцатого "Областью Войска Донского" Орда был приговорен к расстрелу по доносу своих бойцов. Вызвали в казачий штаб в Донецке по надуманному предлогу, а там поставили у забора вместе с товарищем, ополченцем Уралом, кого за компанию, и зачитали расстрельный им приговор: "За подрыв казачьего духа в войсках..."

– Называл казаков трусами и мародерами?
– спросили у стенки.

– Еще как называл!
– прямее стал у забора Орда.
– Называл тварями и мерзавцами. Не хотели у меня идти в бой. Я им: "Вы - нечисть! Вы, же за свою землю воюете! Вперед!" - бесполезно! С позиций сбегали. Под Дебальцево рота Севера взбунтовалась в окопах, оставила передовую и двинулась в тыл. Я с Синим встал с пулеметами, и били им под ноги: "Назад!!! Туда! В окопы! Там - ваша Родина! Застрелю!!!" А они мне: "Два месяца там! Нам Север ни рубля не дал, нам жить не на что. Ты тоже пойми!"... На меня те доносы про "трусов" и "мародеров" не казаки писали. Казаки в бой шли нормально. А писала "нечисть" и "твари", что спрятались в казаках.

– Расстрелять!
– Утвердили ему приговор.
– Собрать пока желающих на расстрел.

– Парня-то отпустите. Он не при чем, - кивнул старик на Урала.

– Покурите, пока добровольцев найдут...

Пока собирали команду, некий Ирбис успел бросить Бате за приговор: "Они ж россияне! Кого расстреливаете?" Это спасло.

Последний раз я видел Орду летом Шестнадцатого. Уже не в Армии, уже в тяжелом запое, в освобожденном им же Дебальцево.

– Ну, что... За Россию?
– гляжу я на поднятый им стакан.

– Россия много раз меня оставляла. И много у меня отнимала.
– Не вышло у него молча попить.

– Так, то ж не Россия, - сижу я напротив, сам в федеральном розыске в этой России.
– Это же люди такие. Что прикрылись Россией.

– Орда, хватит уже, - забирает стаканы Зем.

– Это ж не вылечишь, - поясняю я Зему.
– Жизнь еще идет, а судьба уже кончилась.

– Слышь, Ангара, - встает из-за стола совсем тяжелый Орда.
– Домой поедешь, Оби от меня поклонись. Мне с ней не свидеться.

...Через месяц я катил автостопом Донецк-Красноярск. Шофер растолкал меня на середине моста:

– Вон она, Обь! Чё хотел от неё?

– Царский поклон передать...

Урал - золотые руки войны. "Убийца танков" - назвал его кто-то однажды. Нажег на Весёлом украинской техники, развел таких же костров под Дебальцево. Гранатометчик, пулеметчик, минер... В душе ни капли страха, а для друзей последняя рубаха.

Война сожрала его изнутри, когда завершились бои. Запил, загрустил, собрался с Донбасса домой, по пьянке захватил с собой невесть какую жену. Потужил еще дома, да оттуда прямиком в ЧВК, дальше в Сирию - разжиться копейкой.

– Урал, ты здесь за Родину хоть погибнешь. Хоть и бесплатно, - звонили мы из Дебальцево.
– А там за кого?

– Семью кормить нечем, - сознался он по чести.

Урал погиб в Сирии в сентябре Семнадцатого. Хоронили его - Алексея Гладышева, всем двором. Было это в Перми. Остались у него старые мать с отцом, сестра, да невесть какая жена. Было ему тридцать лет, детей он завести не успел.

Эх, Урал... Зачем тебе деньги, коль был ты сам чистое золото...

Зем начал одним из первых: Аэропорт, Саур-Могила - все самые трудные бои Четырнадцатого года. Из боев на госпитальную койку, да снова обратно. Дошел до Дебальцево, где под Логвиново вывел его из строя Урал: выстрелил перед ним из огнемета в "укропов". "У меня мозг в кашу!" - объяснился после на госпитальной кровати Зем, списанный со службы в утиль.

Летом Пятнадцатого сидим мы у Зема в Донецке, на крыльце летней веранды: я, он и Шайтан - уже без руки и без глаза, да один бывший "урка", уже в камуфляже - полиция Донецкой Республики.

– Всю жизнь босяком был, - не темнит полицейский на прошлом.
– Два года назад еще электриком был. Кто бы сказал, что в "мусора" пойду!.. Мне блатные звонят: "Ты, шо, "красным" стал?" Я им: "Да, бля буду, в зеленом стою!" Они снова: "А как, братик?" А шо им ответить? Я же опять: "Да, война, понимаешь..." Но те на своём: "Ну, оно, конечно... Спросу нет... Но, шо все-таки за канитель?"...

Сам с Запорожья, оттуда ж пришел воевать за Республику. Перед уходом успел дома "коктейлем Молотова" сжечь "псовый" ("Правый Сектор") УАЗик. Другие "псы" в отместку украли ребенка - шестилетнего сына. Товарищи - "урки", смогли выкрасть обратно, вывезли тайно в Донецк.

– На родине мне три "вышки" объявлено, и два срока лет по пятнадцать, - знает он за дорогу назад.

А Зем женился в Донецке и летом того же года, родился у него сын. Здоровый и рослый, как он. А отец снова восстановился в Армии, послужил еще год, получил младшего лейтенанта.